Александр Тюрин - Флот судного дня [litres]

– Я верю в тонкие отравленные стрелы даяков и их умелое применение, но не слишком верю в демонов. То есть они, может, и существуют, но лично рвать людей пополам – это не их стиль. У них другие методы воздействия. Они поселяются вот где. – Я показал себе на голову. – Сидят там, так сказать, на чердаке, нашептывают всякие пакости, и как результат, именно человек разорвет другого человека, хоть пополам, хоть на лоскутки, а то и похуже что-нибудь сделает.

– Мой господин мудр. После смерти человека его душа уходит в страну духов, но здесь у мертвеца появляется другая душа, очень злая. Если его убили, то она тоже хочет уйти в страну духов, но жаждет мести и должна исполнить свой долг. – Вождь несколько помедлил, как бы показывая, что борется с желанием рассказать что-то важное, и, наконец, когда я ему подмигнул, перевернул карту вверх картинкой. – Один из моих людей плавал туда, на корму; мы же морские даяки, ибаны, храбрые как тунцы.

Тунцы? Я правильно понял его малайский? Ах да, когда тунцы нападают на косяк, к примеру, сельди, они убивают в десять раз больше, чем могут съесть, вот такие они «храбрецы».

– Один из моих людей слышал быстро оборвавшийся крик, видел разорванного человека, от верхней половины тела которого во мрак адского корабля отходил демон. И пасть его, о, мой господин, была больше пасти самой большой акулы. В этой пасти помещалась вся нижняя половина человеческого тела, а могло поместиться еще больше. Мой человек, который храбр как все ибаны, хотел броситься на демона с парангом, но что-то невидимое потащило его прямо в ту жуткую пасть. Он едва успел отрезать это невидимое и спастись. Несмотря на свое бесстрашие, мой человек бросился в воду и поплыл обратно.

Так, это теплее. Рассказ был весьма любопытен, он проливал свет, пусть и изрядно приправленный народным творчеством. Однако слова вождя ибанов – ничто для офицеров «Батавии» и, тем более, для их хозяев.

О чем сразу сказала Бонакасси, когда я связался с ней. Точнее, вынужден был связаться. Я вообще-то интроверт, люблю пребывать один-одинешенек в своем внутреннем мире и ненавижу общаться «лайф», в прямом эфире, тем более со всякими неприятными персонами. А сегодня то Чу Чун Шен, то ибаны целым племенем, то эта акула с фасадом стюардессы.

– Господин Пятницкий, слова людей, у которых даже женщины радостно пляшут с головами убитых врагов, вряд ли будут интересны серьезным людям в нашем руководстве. И не подумайте, что я это говорю, потому что обиделась на вас. На таких, как вы, я не обижаюсь.

– Госпожа Бонакасси, я так и знал, что мы сработаемся. Сейчас мне нужно довести свою точку зрения – о необходимости проведения расследования непосредственно на «Батавии» – до вашего руководства. И, кстати, в словосочетании «даже женщины» звучит сексизм, а это немодно в наши просвещенные времена. Женщины имеют такое же право танцевать с отрубленными головами врагов, как и мужчины.

Неожиданно Бонакасси согласилась.

– Господин Пятницкий, я попробую договориться о встрече в реале. Хотя речь не идет о расследовании. Вы просто сможете посетить «Батавию», и это должно рассеять ваши предубеждения.

Ладно, можно и посетить, посмотреть, так сказать, паразитам в глаза. Надеюсь, за время моей отлучки эти ипанутые ибаны не порешат кого-нибудь дополнительно.

Через час я стоял на приемной аппарели переходного бокса «Батавии». Первое, что отметил на борту мегакорабля, – никакой качки. А проход через бокс напоминал попадание в какую-то лабораторию или операционную. Я не без чувства ложного стыда снял все свои одежды, состоящие из робы и трусов семейного типа, после чего многорукий робот шкодливо прошелся вдоль моего тела сканерами, посветил в зрачки, заглянул бесстыжим взглядом многоканальных камер в разные полости, даже, пардон, в зад, заодно взял несколько капель крови и образцов кожи на экспресс-анализ. Потом я прошествовал голый, как Аполлон, или, скорее, Вакх, через облако дезинфицирующего аэрозоля. Облачился в комбинезон, выданный мне механической рукой в аккуратном свертке; там же имелась и обувь. Опять-таки одноразовая, подходящая для путешествия в лучший мир.

За выходным шлюзом бокса меня ждала госпожа Бонакасси. Она была в форме. А ничего там у них служебное одеяние, приятное глазу – подумалось мне, и по щекам поползла совсем ненужная глуповатая улыбка. В укороченных брючках, открывавших ее тонкие щиколотки, в жакетике, слегка отливающем золотом и подчеркивающем талию, с погончиками старшего офицера. А при повороте заметна круглая попка, свойственная, как правило, латиномериканкам, а не унылым западноевропейкам, у которых красивая порода была выжжена еще инквизицией. Татушная змейка на ее открытой шее сейчас светилась умиротворенным золотистым цветом. И вся госпожа Бонакасси такая подтянутая и свежая, будто, отродясь, не ела ничего, кроме салатных листьев. Мне, если честно, сразу стало стыдно за свой внешний вид. Старый, расплывшийся, какой-то подержанный, да вдобавок и будка побитая.

– Этот стиль вам идет, наверное, как и любой другой, – начал я с честного комплимента. И хотя я обычно с дамами общаюсь сдержанно-лаконично, чем произвожу впечатление деревянного объекта, то есть чурбана, сейчас что-то во мне оживилось.

– А вы бы хоть причесались, неухоженный господин с заметными синяками. В том мире, куда вы хотите попасть, внешний вид имеет значение.

Будто без тебя не знаю, коза. Только я не делаю ставку на внешний вид. Будем считать, что у меня есть другие сильные стороны.

Линзопроекторы на ее глазах то зеркалили, то в них можно было разглядеть какую-то мелочь: циферки, символы; наверное, они выдавали нелицеприятную информацию обо мне.

– Это я мигом, сейчас приготовлю себя для вашего мир., – Я пригладил руками то, что осталось от некогда буйной шевелюры. – Вот и все, теперь я – торт.

– Не надейтесь, – отрезала она. – Если торт, то изрядно полежавший без холодильника.

– Конечно, если б я был квир и гей, тогда бы мне простили сто двадцать кило веса и даже разрешили бы заниматься балетом.

Я, учтиво замер, пропустив даму первой в лифт.

– А этого не надо, господин Пятницкий, – процедила Бонакасси, и ее татушная змейка чуток налилась свинцом. – Вы стояли ближе к двери лифта и должны были зайти первым.

– Извините, я забыл, что вы не миловидная женщина, а субъект – метр шестьдесят роста, пятьдесят – пятьдесят два кило веса, «исполняющий свой долг» и «хорошо делающий свою работу». Зря я хотел у вас пудры попросить, чтобы синячок замаскировать.

– То есть я – биоробот, по-вашему. Ладно, мы квиты, вы отомстили мне за «неухоженного господина». А я просто не люблю, когда не слишком знакомый человек заходит за мной в лифт, рефлекс полицейского.