Дмитрий Манасыпов - Крысы Гексагона

Армен задумывается – и довольно долго смотрит на меня. А потом… пожимает плечами.

– Честно? Мне плевать. Это моя последняя операция, я выхожу из тени. Никаких больше шпионских игр, у меня теперь все легально. Весьма вероятно, генерал Скапаротти подготовил мне теплое местечко рядом, чисто синекуру – и я уже не буду торчать в этой гребаной глуши. Мне нравилась Василиса, мне нравился ты… Твою сестру мне искренне жаль – и о тебя я не буду пачкать руки. Сейчас ты встанешь и выйдешь за дверь. Твоя броня и оружие – с другой стороны. Охраны на третьем уровне почти нет – и если ты сможешь пролезть мимо оставшихся… – он разводит руками, – скатертью дорога. Я думаю, что у тебя даже есть пути отхода… В таком случае, желаю тебе удачи, Тесей. Перед тобой новый Лабиринт – но теперь Комбриг не поможет. Рассчитывать ты можешь только на себя.

Он хлопает руками по коленям, усмехается, поднимается – и выходит за дверь. А я сижу с раскрытым от удивления ртом и не могу этому поверить. Меня оставляют в живых… Вот так просто???

Да не все ли равно, баран?! Тебе оставили жизнь! И плевать на мотивы всяких там генералов! Вали отсюда! Я подскакиваю с места, подбегаю к двери, рву ее на себя, все еще ожидая подвоха… но подвоха нет. За дверью – стандартный серый коридор; здесь же, слева – кучкой свалена моя броня и автомат. Подхватив их, я озираюсь по сторонам – вокруг чисто – и, на ходу накидывая на себя, бегу по чистым пустым коридорам до нужного мне блока. Туда, откуда по вентиляции можно уйти в НП.

И снова я бегу дальше. Последние сутки моя жизнь, кажется, превратилась в нескончаемый бег – и я смутно понимаю, что это лишь начало. Впереди много-много дней этого бега – и мне придется привыкнуть. Но я крыса. Я знаю, что бег – мое естественное состояние. Чтобы жить, я должен бежать.

Я ныряю в вентиляцию. Я долго плутаю Тайными Тропами. Ходы кажутся одинаковыми, если б не цифро-буквенные индексы на стенах, я сбился бы уже после третьего-четвертого поворота – но указатели, словно маячки, ведут меня по цепочке. Я иду вперед словно в бреду – кажется, что это не я, Лис, а кто-то другой бежит по темным переходам, временами ныряя в беспамятство. Сотня шагов – и новый поворот; еще сотня – и снова; но время и расстояние между поворотами куда-то исчезают, словно кто-то сжирает их без остатка. Иногда мне страшно – кажется, что я уже целую вечность бреду в темноте и безмолвии и никогда не дойду до цели; иногда – я чувствую приливы бешеной радости: я понимаю, что мои шансы на спасение были равны почти что нулю, но каким-то чудом я выбрался, выдрался из цепких лап Гексагона и теперь шаг за шагом поднимаюсь вверх; иногда – мне горько от того, что я один, что нет со мной моих братьев-бугров и Васьки. Особенно – Васьки; я вдруг понимаю, насколько сильно любил ее – и, кажется, это была не просто братская любовь… Но мне некогда углубляться в эти мысли – Тайные Тропы забирают все мои силы.

НП встречает меня могильной тишиной. Здесь все так же, как и сутки назад, когда мы вышли боевыми группами. Я добираюсь до комнаты отдыха, скидываю с себя броню – и понимаю, что я невыносимо устал. Наваливается сразу; мне паршиво до невозможности, тишина НП давит на меня могильной тяжестью, и кажется, что в целом мире я остался один. Я падаю на лежак – и вырубаюсь; и в тяжелом забытьи вижу проплывающие мимо лица. Здоровяк Смола кивает и ухмыляется – прорвемся, брат; Желтый подмигивает одним глазом – ты вылезешь, сможешь. Комбриг – протягивает флешку, которую я обязательно должен донести. Батя Ефим печально улыбается – еще много предстоит впереди, не вздумай сдаваться, не тому я учил тебя. А Васька просто смотрит на меня любящим взглядом – и молчит. И от этого взгляда мне поганей всего.

Кажется, со мной случился какой-то припадок или что-то вроде того. Или истощение… Не знаю. Очнувшись, я обнаруживаю, что проспал почти сутки. Больше того – я чувствую, что у меня по прежнему нет сил. Просто нет, и все тут. Я лежу на лежаке, тупо уставившись в потолок – и мечтаю сдохнуть. Я ничего не хочу. Я никуда не хочу. И, через силу запихнув в себя полбанки каши, я отрубаюсь снова.

Новый день – и мне лучше. Но я решаю остаться еще на сутки – дорога впереди будет нелегкой и лучше мне основательно отдохнуть. В этот день я наконец добираюсь до рюкзака. Не для проверки – я уверен, что Комбриг все подготовил в лучшем виде – а просто посмотреть. Рюкзак полон барахла – и раньше моя крысиная душа порадовалась бы, увидев этакое богатство… Но сейчас мне все равно. Все это – просто вещи, необходимые для достижения цели. Да, цель теперь есть и у меня. Не цель – Цель. Как и у Комбрига. Дойти до человека и отнести флешку. Я – боец Дома; и я должен быть достоин его. И его, и Комбрига, и бати Ефима – всех их. Все случившееся навсегда оставило во мне след – и я знаю, что не буду уже прежним.

Не знаю, как и почему – но мне приходит в голову в последний раз взглянуть на Гексагон. Все же он столько лет был моим домом… Я включаю видеонаблюдение, мотаю записи вперед и назад, отслеживая два последних дня. Последние дни жизни и смерти. Я просматриваю их – и чувствую, как черная бездонная дыра в центре меня становится все шире и шире.

Пепел наконец-то осел. Он уже не летит разномастными хлопьями, серыми, белыми и даже черно-крапчатыми. Где-то, смешавшись с водой, он растекся непроглядно-мутными ручьями, где-то – просто лежит толстым серым слоем. Кровь, давно свернувшаяся, не хочет умирать. Затекшая в сливы, выбоины и трещины, собравшись в лужи, кровь прячется под вязкой бурой коркой – а порой, если рядом оказывается прорванная теплотрасса, вода переливается оттенками красного, от слабо-розового до глубокого венозного кармина.

Крысы, прятавшиеся всю бойню, пируют. Крысам раздолье, крысы жрут крыс, четырехногие наслаждаются плотью двуногих. Рвут, жрут, глотают, набивают желудки. Насыщаются. Теперь время крыс – и они долго будут очищать Гексагон от десятков тонн гниющего мяса.

Потухшие пожары в секторах, где не справились системы тушения, продолжают чадить – и я буквально чувствую эту разномастную вонь. Едкий запах пластика мешается с густым наплывом от обугленных тел, сухая вонь прогоревшего брезента и ткани сплетается с остатками молотовых. Тягучие черно-прозрачные плети гари оседают на бетоне, стали, людях и машинах.

Я продолжаю бегать по экранам, надеясь отыскать тех, кого я знаю – и мне это удается. И лучше бы я не делал этого…

Безголовое тело Дока давно остывает в пустой Медчасти. Голова, откинутая в сторону, торчит срезом вверх, и на ней, пользуясь случаем, уже устраивают колонию жуки-трупоеды. Кто сделал это с ним – я не знаю, запись почему-то не сохранилась. Я останавливаю запись и на короткое время прикрываю глаза. Покойся с миром, Док.