Сергей Лукьяненко - Три дня Индиго [litres]

Он двинулся вперед, снова проходя через арку. Но теперь поверхность арки засветилась ярко-белым светом, Инсек проходил сквозь него, словно сквозь занавес.

– Вы лечитесь? – спросила Милана.

– Отчасти, – сообщил Инсек. – Это очень интересный конструкт. Прежние всегда хорошо работали с вирусным геномом. Лучше, чем мы.

Из пола выросла, вытянувшись к потолку, тонкая и прозрачная пленка, разделила отсек на две части, изолировав нас от Инсека. Как ни странно, но казалось, что пленка из того же металла, что и всё вокруг – только очень, очень тонкая.

Я вдруг почувствовал легкое прикосновение к рукам. Опустил взгляд и вздрогнул – из пола выросли и впились в запястья гибкие металлические трубочки.

– Не обрывай, – сказал Инсек. – Я пытаюсь очистить твой организм и определить механизм поражения.

– Да? – удивился я.

Происходящее вызывало все большее удивление. Всё казалось странным и необычным, даже Милана.

Даже я сам.

Что-то со мной происходит.

– Я проверю и тебя, женщина, – сказал Инсек. – И себя.

Он лег на пол, из которого серой травой выросли тонкие иглы, вонзившиеся в его панцирь. Я посмотрел на Милану – ее тоже пронзили, притянули к полу металлические нити.

– Вы не пострадали, – успокаивающе сказал Инсек. – Вирус не действует на людей. А в организме Максима есть дополнительный повреждающий фактор, привязанный к его геному. Можно назвать его упрощенным мутагеном, разрушающим базовые структуры мозга.

– Ты меня вылечишь? – спросил я.

– Мутаген нейтрализован, однако обычным путем исправить последствия невозможно, – сообщил Инсек. – Но вы не должны расстраиваться. Мы используем обратимую контролируемую инволюцию. Максим, лежи спокойно и доверься мне.

– Это больно? – спросил я с тревогой. Вопрос был детский, даже непонятно, как я мог такой задать! Но меня вдруг стало всерьез тревожить, больно это или нет. То, что я умираю, – не волновало, а вот при мысли о боли становилось страшно.

– Нет, не больно. Лежи.

Я лег. Просто расслабился и медленно опустился на пол. При такой низкой силе тяжести металлический пол казался мягким, словно перина.

Больно не было, нет. Было хорошо и легко.

– Это нормально? – спросила Милана, глядя на меня. В ее глазах вспыхнул испуг, и это тревожило. Она ведь смелая, почему она испугалась?

– Да, – сказал Инсек. – Подожди.

Нет, никакой боли, мне становилось все легче и легче, я ни о чем не переживал… я ведь верю Инсеку…

– Это еще долго?

– Уже почти, – ответил Инсек.

Мне показалось, что его голос очень утомлен. Я повернул голову. Странное ощущение, тело стало неестественно мягким и расслабленным. Милана смотрела на меня… нет, кажется, без страха, но растерянно. Потом улыбнулась и погладила по голове.

– Всё хорошо? – поинтересовался я на всякий случай.

– Да, – сказала она. – Только это странно.

– Что? – спросил я с жадным любопытством. Мой голос оказался неожиданно тонким.

– Пожалуй, ему лучше поспать, – донесся откуда-то голос Инсека.

И я уснул.

Как рассказала потом Милана, выглядело лечение действительно пугающе. Менялось мое лицо, менялись пропорции тела. Я словно превращался в ребенка, вот только ребенок этот был ростом со взрослого человека. Голова слишком большая, руки и ноги короткие, лицо совершенно детское.

– Это как в мультике или кино, когда ребенок неожиданно увеличивается, – нашла пример Милана. – Ну, от каких-нибудь увеличивающих лучей или зелий… Я бы сказала, что тебе лет семь-восемь, если бы не размер.

– Я хоть был хорошим ребенком? – спросил я с надеждой.

Милану аж передернуло.

– Будь ты ростом в метр с кепкой – да. А твои метр восемьдесят…

– Восемьдесят пять! – поправил я.

– Метр восемьдесят пять – это чересчур. Только в мультике умилительно.

– Зато теперь можешь говорить, что знаешь меня с детства, – сказал я.

– Возможно. Но хорошо, что ты изменился обратно.

Мы стояли в отсеке, который для нас создал Инсек. Этот отсек был душевой камерой – с огромной прямоугольной «лейкой» над решетчатым стоком, несколькими флаконами разноцветных жидкостей, которыми Инсек велел вымыться в строгой последовательности.

И мы оба ощущали неловкость, заставляющую нас стоять и разговаривать, а не раздеваться и мыться.

Нет, ну глупо, с одной стороны, у нас было три дня, когда мы не только мылись вместе. Но…

– Взрослым ты мне нравишься больше, – сказала Милана. – Но лет через десять я бы не отказалась от лайт-версии такого лечения. Лет до семнадцати-восемнадцати.

Она решительно начала расстегивать блузку.

Я скинул плащ, снял рубашку и стал стягивать джинсы.

– Это исключительно медицинская процедура, – сказала Милана, снимая юбку. Поискала глазами, куда ее положить, но никакой мебелью Инсек не озаботился. Аккуратно сложила и положила на пол у дверей, блузку пристроила сверху. Ей потребовался всего один шаг, чтобы дойти до двери, шаг легкий и огромный, будто полет.

Приблизившись, таким же плавным «лунным» шагом, я положил рядом джинсы и сверху рубашку. Одежда падала на пол медленно, как во сне.

– Расстегнешь? – Милана повернулась спиной.

Я помог ей снять лифчик. Не удержался, провел ладонью по спине.

– Но-но, большой мальчик, – усмехнулась Милана, увернувшись. Не оборачиваясь, стала снимать трусики.

Я тоже разделся догола. Сказал:

– Мы просто друзья… и проходим вместе санобработку.

Милана повернулась. Вздохнула:

– Увы, не верю.

Мы молчали.

– И я тебе не верю, – сказал я, касаясь ее груди.

Милана облизнула губы. Сказала:

– Максим… я знаю, что ты любишь Дарину. Она хорошая, я рада за нее… за вас… но я тоже тебя люблю, вот в чем дело. А ты?

Я молчал.

– Будь здесь другая молодая девчонка?

– Мы бы просто стали мыться… – ответил я.

Милана на миг закрыла глаза, словно пытаясь не смотреть на меня. Потом сделала шаг, прижалась всем телом – не рассчитав притяжения, Милана влетела в меня, словно с разбега. Она была выше Дарины, мы смотрели друг другу в глаза. Она была совсем другая, она иначе пахла, у нее были другие прикосновения, она была почти моя ровесница, мы даже сексом иначе занимались, у нее был опыт, как и у меня.

– Всё, что происходит на Луне, остается на Луне… – прошептала она.

Я опустил руку, подцепляя ее за бедро, приподнял. При слабом тяготении Селены это было даже слишком легко. Медленно опустил на себя – ее глаза расширились, она выдохнула, обняла обеими руками, забросила вторую ногу, мягко качнулась на мне. Мы целовались, Милана двигалась, вцепившись в меня, я одной рукой придерживал ее за плечи, другой прижимал под упругое напряженное бедро.

– Не могу, не могу, не могу без тебя! – вдруг выпалила Милана. Ее глаза расширились, она застонала, мучительно и сладостно, отдаваясь безраздельно и до конца.