Борис Конофальский - Оазисы

А там, под единственной лампой на улице, шла жизнь. К свету слетелись кучи здоровенных мотыльков. Их было так много, что они застилали свет, и в двадцати метрах от лампы было слышно, как они гудят.

Горохов не любил этих тварей, брезговал и всегда убивал. Нет, они не были опасны, но, если ты находишь в степи разлагающийся труп, на нём обязательно будет пару сотен этих мерзких существ. Будут сидеть там и своими хоботками лакать жижу из мертвечины в любую жару.

Помимо мотыльков под лампой суетились местные наркоманы. Один лежал прямо у входа. Мише, чтобы войти в заведение, едва перешагивать через него не пришлось.

Один сидел, привалившись к стене. Кажется, спал. Ещё четыре человека проявляли признаки жизни. И им было, вроде, даже весело. Видно, в помещении духота, а на улице не больше тридцати пяти, вполне комфортно жрать полынь под светом фонаря.

Он не хотел, чтобы его видели, но…

Кажется, он узнал знакомый голос. Голос был сиплый, высокий, надтреснутый. Это говорила женщина, ну, или то, что от женщины осталось.

Она говорила, с упрёком и подскуливанием:

– Лысый, отдай, чего ты такой урод?

– Дай хлебнуть-то. – Кто-то отвечал ей зло.

– Иди, у Лёвы возьми, а это мне на завтра… – Сипела баба, повышая голос.

– Иди сама у Лёвы возьми, он мне ни хрена уже не даёт…

– Лысый, отдай воду, мне завтра в степь идти…

– Не сдохнешь, – отвечал лысый.

– Я не сдохну, да что б ты сдох, чёрт дырявый. – Заорала она.

Голос у неё был пропитый, так, повизгивая, говорят вконец опустившиеся женщины, когда их обижают.

– Я тебе сейчас рыло разорву, тварь, – отвечал лысый. – Вошь поганая, воду для человека зажала… В бархане прикопаю тебя…

Пряча огонёк сигареты в ладони и не отрываясь от стены, он прошёл метров десять. Теперь ему было лучше видно всю компанию.

Да, он видел эту бабу. Худая баба в армейской кепке. Это она больше всех переживала, что бармен «Беляшей» Лёва сдал Вадюху в санаторий. Но жизнь идёт своим чередом, теперь она переживала, что Лысый отнял у неё флягу.

– Лысый, отдай, урод, как я завтра без воды в степь пойду? Мне почти до озера пилить. – Хныкала она. – Мне уже через три часа выходить.

– Лысый, да отдай ты ей уже, – вступился за бабу ещё один конченый человек, что был тут же.

Геодезист пригляделся к ней. У неё был большой нарост над верхней губой и солдатские ботинки. Солдатские ботинки очень маленького размера. Тридцать седьмого, наверное.

Горохов оторвался от созерцания жизни и быта местных наркотов, когда из шалмана со смешным названием «Беляши» вышел Миша и пошёл по улице. Миша его не разглядел в темноте, и Горохову пришлось его окликнуть негромко.

– Ну, побеседовал с Лёвой?

– Это бармена так кличут?

– Ну, да.

– Сволочь, – коротко констатировал Миша.

Горохов молча согласился.

– Спросил у него про резак, а он давай выпытывать: «А зачем он тебе, а ты с кем работаешь тут?» Сказал ему пару ласковых, а очень хотелось прикладом рыло разровнять.

«Всё складывается хорошо, даже лучше, чем я думал».

– Вы, Михаил, грубый человек. – Произнёс геодезист. – Впрочем, этот Лёва мне тоже не очень нравится.

– Да хамло он… Геккона ему в очко.

– Ладно, Миша, иди к Валере, запри дверь и высыпайся.

– А ты куда?

– А у меня ещё дела есть.

– Какие ещё дела в такое время?

– Разные, Миша, разные дела. – Он не стал говорить новому партнеру, что ему необходимо кое с кем пообщаться. – Иди, Миша, поспи, отдохни.

– Да я уже на месяц вперёд выспался. Может, мне с тобой?

– Миш, – Горохов ухмыльнулся и стрельнул окурком, – мне необходимо пообщаться с дамой.

– А подруги у неё нет? – Не сдавался партнёр.

– Нет, Миша, подруги, кажется, у неё нет, у таких дам подруг не бывает.

– А я… – Начал было Миша.

– Да иди ты уже спать, – прервал его Горохов. – Иди!

– Ну ладно, – Миша вздохнул, – а ты когда придёшь?

Геодезист ему не ответил, он потихоньку пошёл по тёмной стороне улицы, чтобы не попадать в свет фонаря. Пошёл на выход из города. У него было дело.

Небо над степью ночью иногда пугает не меньше, чем сама степь. Особенно если на нём нет луны. Чёрная степь, чёрное небо. Только тысячи звёзд горят в полной темноте, и ничего больше. Если долго смотреть вверх, то начинает кружиться голова. За то звуков ночью намного больше, чем днём.

Горохов остановился. И намёка нет на то, что в этом чёрном мире есть люди. Звуков людей нет вовсе. В воздухе царит какофония ночной жизни. Мотыльки гудят, саранча тоже шелестит крыльями, стрекочет. Потявкивают гекконы. Всё это выползло из песка и с жадностью ест друг друга.

Тля ест пыль, органической пыли в степи не меньше, чем песка. Тля повсюду, живая и мёртвая. Люди надевают маски-респираторы больше от пустынной тли, чем от пыли. Если дышать степным воздухом без маски весь день, то к вечеру вам гарантирована слабость и рвота. За то у песчаных блох и личинок саранчи тля рвоту не вызывает. А те в свою очередь не вызывают рвоты у большой саранчи, тараканов, мотыльков и скарабеев. А саранчу и жуков едят все остальные – гекконы, мелкие сколопендры, дрофы, козодои, скорпионы. А уже этими питаются пауки, крупные сколопендры и вараны. Вараны вообще едят всех, кого могут найти и поймать, они короли пустыни. Их, варанов, кажется, никто не ест, кроме ос.

Горохов снова закурил, сигарету держал в левой руке, в правой держал обрез. Город, конечно, рядом, люди убивают всё, что опасно, сколопендру или варана тут вряд ли встретишь, но нужно всегда быть начеку. Степь всегда остаётся степью, гнезда ос, тому подтверждение.

Время уже шло к часу. Рыбаки ещё не поехали к озеру, никто не пошёл проверять сети с саранчой. Людей вокруг нет. Было страшно, но Горохов вырос в степи. Если нет даргов рядом, а их тут быть не должно, ведь они кочуют на западе, ближе к Каме, то ему всё здесь по душе, всё привычно. Он неспеша пошёл на восток. Шел, старясь не включать лишний раз фонарик. Во-первых, свет фонаря видно издалека, а во-вторых, глаза быстро привыкают к свету и престают видеть в темноте, так что лучше идти без фонаря. Если привыкнуть, то звёзд и краешка выползавшей луны вполне достаточно.

Он прошёл приблизительно полтора километра, тихий восточный ветерок стал приносить запах воды. До озера уже было не так и далеко. Он уже тут почувствовал терпкий, горчичный привкус. Так пахнут амёбы, что заселили все пресные воды. Эти почти невидимые глазом существа, плавая на поверхности пятимиллиметровым слоем, не дают воде испаряться даже на самом жарком солнце. Если зачерпнуть их с поверхности воды, то на руке будет прозрачная, слегка оранжевая слизь. Пару минут, и руку начнёт жечь. Амёбы моментально вырабатывают кислоту. Так что купаться в открытой воде нельзя, она и пахнет мерзко.