Илья Рясной - Майор Казанцев и Европейский Халифат

США считается плавильным котлом наций, где люди сплавляются в такую кувалду, которая долбит весь мир. Монаршие острова были, скорее, свалкой наций. Где в каком-то хаосе перемешались, да так и не объединились во что-то пристойное, негры, индейцы, метисы, разношерстая расово и внешне публика. Потомки чернокожих рабов и белых колонизаторов – англичан, испанцев. Все эти люди находились в бесполезном броуновском движении. Они стремились, как дикие растения, проклюнуться через почву, ловя лучики Солнца и с трудом вытягивая из почвы минералы, чтобы взойти чахлыми растениями, а потом засохнуть. Бессмысленно и тупо все. Общество, где никто не нашел достойного места – ни выживающие нищие, ни высасывающие из них соки богачи. Край Земли – не в географическом, а гораздо более высоком понимании. Затерянные люди в узком пространстве.

Традиционно для таких помоек главными людьми были священники и феодалы с бандитами. Иногда священники и бандиты были в одном лице.

Религия тут играла очень большую роль. И по причине дикого расового коктейля здесь взболтали такой же коктейль религиозный. Местное испанское католичество впитало в себя традиции и ритуалы индейцев, негров – здесь можно найти и отголоски Вуду, и страшных доколумбовских верований. Поэтому религиозные праздники выглядели совершенно фантастически. Вокруг статуй христианских святых бесятся и подпрыгивают африканские оскаленные маски демонов. Строгие католические ритуалы соседствуют с черепами, полуголыми девахами, зажигательно трясущими филейными частями тела.

Религиозных праздников на Архипелаге много. Население живет ими. А в остальное время оно занято самым беспросветным и распространенным в мире видом спорта – борьбой в грязи за жизнь.

Центром праздничного водоворота являлся величественный и просторный, с тонкой каменной резьбой и вычурным фасадом испанский собор, гордо возвышавшийся на Площади Равенства. Это и главная архитектурная достопримечательность Архипелага, и ядро его духовно-культурной жизни.

Сейчас Площадь Равенства и окрестные узкие улочки были заполнены тысячами и тысячами празднично возбужденных, радостных аборигенов. На мостовой расставлены столы с едой и местным молодым вином. По энергетическому давлению на психику и хаотичному мельтешению это мне сильно напомнило Большой венецианский карнавал. Только это коловращение было гораздо более низменным, с явным животным ароматом.

Попав в ритм с этим хаосом, я вдруг ощутил волну ледяного ужаса. Мне показалось, что, как и тогда в Венеции, эта какофония звуков, мелькание фигур и образов вот-вот пробьет канал в иное пространство.

Я закусил до крови губу. И усилием воли вернулся на грешную землю.

А коловращение продолжалось, постепенно доходя до своего пика. Толпа радостно взвыла. Начинался основной этап праздника. К Собору чинно, под варварские, звуки музыки и песнопений, двигалась торжественная процессия. Мускулистые, голые по пояс юноши тащили паланкин с пышно одетым, в красной мантии кардиналом, фактически заведующим жизнью островов. Главный католик время от времени осыпал паству зелеными листьями. За ним юноши в белоснежных одеждах несли увешанную драгоценностями статую Святой Элизы и пять деревянных фигур святых. Тут же прыгали юные девицы с прилепленными ангельскими крыльями, но весьма скудно облаченные.

Публика восторженно визжала. Падала ниц. Била поклоны, со стуком сталкиваясь лбами с мостовой. Накал безумия и веселья рос.

Сновали торговцы, разносившие напитки, пиво, вино, закуски. Люди закусывали, пили и снова падали ниц.

Процессия подошла к грандиозной лестнице, ведущей в Собор. И там празднество вспыхнуло с новой силой. Затрубили трубы. Радостные визги стали просто оглушительными.

Затем участники шествия чинно и неторопливо поднялись по ступеням. Прошли через распахнутые медные ворота. Водрузили на почетное место рядом с алтарем статую Святой Элизы. Кардинал толкнул короткую речь. И на этом само религиозное действо завершилось – нечего утомлять паству длинными молитвами. И в полную силу вспыхнули искрящиеся страстями и эмоциями народные гуляния. Это когда всем радостно. Когда накатывает пьянящее общее единство мыслей и чувств.

Горят костры. Льется пиво и вино полноводной рекой. Народ пляшет и поет. И тут главное, не зевать и обезопасить карманы от шаловливых пальчиков карманников, для которых это не только праздник, но и самая горячая страда в году.

Когда стемнело, над площадью расцвел, заискрился, загрохотал салют.

Насладившись от души народной гущей праздника, мы с Писателем выбрались из этого водоворота и нашли относительно спокойное местечко за столиком на веранде единственного приличного здесь отеля, выходящего на Площадь Равенства. Народу здесь было не так много, потому что цены, неподъемные для местных.

Писатель заказал свой любимый капучино. Я удовольствовался запотевшим кувшином лимонада. Вместе с льдинками в ароматной оранжевой жидкости плавали кусочки экзотических фруктов. На вкус питье было очень даже ничего, особенно в жару.

Вскоре к нам за столик, приветственно раскланявшись, подсел типичный вождь краснокожих – невысокий, смуглый, горбоносый, с красным оттенком кожи, гордой выправкой и широкой обезоруживающей улыбкой. Это и был хваленый краевед Казуми Агуэро.

Последовали взаимные расшаркивания. Рукопожатия. Комплименты. Писатель восторженно заголосил, как долго он мечтал увидеть такого замечательного человека. Тот в долгу не оставался. Ворковали они, как голубки. Выглядело это трогательно.

Они тут же, практически без подготовки, нырнули в свою любимую тему – какие-то мегалиты, письмена, от чего мои уши немедля свернулись в трубочку. И я заказал себе к лимонаду бокал местного вина, да побольше.

В итоге Агуэро требовательно так, больше утвердительно, чем вопросительно, произнес:

- На пару дней я захвачу в плен синьора Лошакова?

- Хорошо, - с видимым усилием произнес я. Не хотелось мне этого делать. Но в разгар Поиска и дальше психически травмировать Нить Ариадны неразумно.

- Не волнуйтесь, - горячо заверил Агуэро. - На этом острове меня и моих гостей не тронет никто и никогда.

- Почему вы так в этом уверены? – скептически поинтересовался я.

- А я часть души острова, - объявил Агуэро с гордостью. - И люди это чувствуют.

Была в его словах сермяжная правда. Он на самом деле пользовался здесь огромным уважением и популярностью. В чем мы тут же и убедились, покинув веранду и оказавшись вновь в водовороте народный гуляний. Завидев Агуэро, люди расступались и кланяясь. А мэр города, возникший на нашем пути у Собора, в сопровождении двух весьма скудно одетых девах, долго тряс в приветствии его руку, а потом и наши.