Александр Пономарёв - Темный пульсар [litres с оптимизированной обложкой]

Пузырь радужной плёнкой переливался почти в самом конце трубы. Оставляя за собой неопрятные следы, я добрался до аномалии и едва ли не со вздохом облегчения ввалился в неё.

Переход занял доли секунды, это как из одной комнаты уйти в другую: ещё недавно я находился в тёмном чреве бетонного сегмента канализационного коллектора, как вдруг оказался на поле, недалеко от увала с тощим перелеском на гребне. Резкая перемена освещения ненадолго дезориентировала меня, так что я не сразу среагировал на новую опасность. Только привычка стрелять на слух спасла от неминуемой беды.

Услышав сбоку оглушительный рык, я мгновенно присел. Автомат будто сам скользнул в руки из-за спины, планка предохранителя с щелчком ушла в положение автоматического огня, а указательный палец лёг на спусковой крючок. «Калаш» заговорил лающими очередями.

Противником оказался молодой сушильщик. Пущенные вслепую пули оторвали ему щупальца и так разворотили нижнюю часть головы, что она превратилась в сплошное кровавое месиво.

К счастью, родичи дохлого кровопийцы находились на склоне длинного холма и были заняты стычкой со сворой дирижёра. В свите мутанта-псионика осталось всего лишь три истерично визжащих пучеглазки. Остальные слуги – с десяток «слепышей» и два мутохряка – покоились в траве, зияя глубокими ранами на боках.

Один из сушильщиков, рыча, подскочил к ближайшей мутосвинье, замахнулся когтистой лапой и начисто снёс ей башку.

Товарки погибшей ещё громче заверещали, но, ведомые чужой волей, бесстрашно бросились на второго монстра. Тот выглядел не очень хорошо: перебитая в локте рука плетью волочилась по земле, а из разодранного бедра торчал обломок кости. Тем не менее монстр самостоятельно ковылял, вернее, пытался прыгать на одной ноге. Замысел дирижёра провалился: недавний убийца мутосвиньи бросился на выручку раненому собрату и, словно вихрь, разметал остальных мутантов.

В голове прозвучало: «Помоги!» Псионик явно почувствовал родственную душу и, понимая, что ему не справиться в одиночку, решил использовать последний шанс. Я усмехнулся: «Вот оно – моё будущее: чужой для людей, свой для мутантов. Что ж, не всё Болотному Лекарю с тварями дружить, надо и мне к этому делу приобщаться».

Первым делом я взял на прицел здорового сушильщика. Он только что выпустил кишки одной из двух оставшихся пучеглазок и ринулся к другой. Автомат отстучал короткую очередь. Пули вонзились в бок монстру, когда он взмахом когтистой руки лишил чернобыльскую хрюшку большого глаза. Визг частично ослепшей мутосвиньи наложился на хриплый рёв мутанта. Кровопивец, присев, резко развернулся, раскинул руки, растопырил щупальца в крике. Чуть склонив дынеподобную голову набок, он бросился ко мне.

Я перекатом ушёл в сторону, снова вскинул автомат и высадил в приближающуюся тварь весь магазин. Свинцовый рой опрокинул мутняка наземь. Урод по инерции прокатился на спине, с корнем выдирая ногами траву, и замер, подрагивая щупальцами. Я быстро перезарядился и, держа вампира на прицеле, приблизился к нему.

Бешеная регенерация на глазах заживляла вспаханную пулями грудь мутанта. Свежая розовая плоть с едва различимым шипением нарастала губчатой массой поверх рваных пулевых отверстий. Глаза монстра забегали под закрытыми веками, конечности задёргались, пальцы рук вонзились в землю. Я не стал ждать, когда он полностью придёт в себя, приставил ствол к его голове и тремя выстрелами снёс половину черепа.

Пока я разбирался с одним сушильщиком, псионик занимался другим. Обычно ходячие пиявки устойчивы к пси-воздействию дирижёров, но потеря крови и сильные физические повреждения сыграли свою роль: суггестору удалось добить смертельного врага серией мощных ментальных ударов. Дирижёр справился с подранком ещё до того, как я пристрелил своего сушильщика. Когда я добил тварь, псионик уже ковылял по склону увала.

– Хоть бы спасибо сказал. – Я закинул автомат за спину и двинулся к лагерю учёных.

Чувство неясной тревоги охватило меня на ближних подступах к городку. Обычно здесь слышались скрип несмазанных петель, гулкий стук закрывающихся дверей и торопливый топот чьих-то ног, а из установленных на крышах однотипных домов «матюгальников» то и дело звучали объявления с требованиями к лаборантам перейти из одного корпуса в другой или явиться к такому-то учёному. Сейчас, кроме заунывных завываний ветра, сердитого грая ворон и лая «слепышей», ничто не нарушало покой пасмурного дня.

Под ногами захрустел гравий обочины. Я прошёл вдоль расставленных на дороге бетонных блоков и остановился возле приоткрытых ворот. Узкого промежутка между давно не крашенными створками как раз хватало, чтобы протиснуться боком.

Автомат удобно лёг в руки и замер в тревожном ожидании. Я прижался плечом к холодному железу ворот, заглянул в просвет. Стальной цилиндр будки КПП слепо смотрел на меня чёрным провалом бойницы. Рядом с металлической бандурой в луже запёкшейся крови лежал лицом вверх труп в военной форме. Возле него прыгали на тонких ножках три вороны и громко кричали друг на друга. Одна из них вдруг подскочила к телу, приноровилась и клюнула в глаз. Две другие, галдя, кинулись к нахалке.

Метко брошенный мной камень спугнул стервятниц. Громко хлопая крыльями, чёрные птицы взлетели на берёзу и закачались на ветках, хрипло делясь друг с другом переживаниями.

Я осторожно проскользнул в ворота и двинулся к трёхэтажному научному корпусу в центре поселения. Городок напоминал декорации фильма о зомби-апокалипсисе: дома с разбитыми окнами, стены в багровых разводах и россыпях пулевых отверстий, на дорожках тёмные, почти чёрные, лужи и лужицы, повсюду трупы с пустыми глазницами и обглоданными лицами.

В просвете между домами виднелась часть бетонного ограждения. Забор из декорированных выпуклыми квадратами массивных плит был разрушен. Гнутая арматура с кусками бетона торчала из широкой пробоины угрожающими клыками. Крупные обломки заграждения неровным полукругом валялись на вытоптанном газоне. Большинство камней были настолько глубоко вдавлены в землю, что, казалось, по ним проехал многотонный грузовик.

Все улики так и кричали о набеге мутантов. Твари могли быть ещё в посёлке, поэтому я осторожно, стараясь не скрипеть осколками стёкол и бетонной крошкой, поднялся по широким ступенькам и вошёл внутрь научного сердца городка.

В просторном фойе царила разруха. Жестяные банки с газировкой и цветные упаковки с чипсами и шоколадными батончиками валялись россыпью рядом с опрокинутыми набок разбитыми автоматами по их продаже. Качались на проводах сорванные с креплений люминесцентные светильники. Гофры системы вентиляции свисали толстыми блестящими змеями из широких прорех в потолке. На полу в беспорядке лежали серые квадраты потолочной плитки.