Александр Пономарёв - Темный пульсар [litres с оптимизированной обложкой]

Хотелось пить. С каждым вдохом дышать под одеялом становилось всё труднее. Когда стало совсем невмоготу, я высунул руку из-под одеяла, чуть приподнял его край. Дневной свет и свежий воздух устремились в проделанную брешь.

– Степаныч, подай рассол, – попросил я, немного отдышавшись.

Сквозь узкую щёлочку я наблюдал за Прусаком. Тот подошёл к столу, взял трёхлитровую банку с мутной зеленоватой жидкостью, покрытой плёнкой белёсого налёта. Вернулся обратно, слегка стукнул меня по локтю ёмкостью со спасительной жидкостью.

Я отбросил одеяло, сел на кровати, привалился спиной к стене, подождал, пока уймётся сердцебиение и остановится круговерть в голове. Потом взял банку, жадно припал к терпко пахнущей специями солёной жидкости. Несколько больших глотков и выуженный из остатков рассола огурец более-менее привели меня в чувство. Крепкая хватка похмелья постепенно отпускала.

– Сейчас бы четверть стакашка прозрачного – вообще было бы хорошо.

Комендант поморщился, но ничего не сказал. Он подождал, когда я умоюсь, оденусь, и вместе со мной отправился в «Касту».

Забитый до отказа бар гудел, как пчелиный улей. В воздухе слоями плавал табачный дым. Потолочных вентиляторов, которые раньше хоть как-то перемешивали эту взвесь, на обычном месте не оказалось. Вместо них сиротливо торчали две гнутые тычины. Жёлтый свет ламп пробивался сквозь дымовую завесу, создавая особую атмосферу. Вместо хриплого дребезжания старого приёмника музыкальный фон создавала расстроенная гитара и перевёрнутое оцинкованное ведро. В дальнем углу возле окна молодняк в зелёных штормовках и тренировочных штанах фальшиво голосил что-то из местного шансона, изображая из себя крутых музыкантов.

Бобр возвышался над стойкой, натирая неизменный бокал грязным полотенцем. Увидев меня, бармен нахмурился, крикнул Колченогого из подсобки. Хромой сталкер появился с огромным дрыном в руках. Он поковылял к нам, но тут комендант вышел вперёд.

– Всё нормально, Бобр, Колдун со мной.

Бармен поморщился, но ничего не сказал.

Прусак подвёл меня к одному из двух свободных столиков возле крашенной зелёной краской стены. Раньше на ней календари с голыми бабами висели да плакаты разные, а теперь от них только уголки с полосками синей изоленты остались. Выбоины в стене явно указывали, что в неё чем-то кидали. Судя по глубине ямок в штукатурке, швыряли чем-то тяжёлым. На потолке тоже виднелись следы: местами табачная копоть была смазана, а над одним из столиков красовался отпечаток ботинка.

К нам подошел Колченогий с двумя кружками пива, поставил посуду с янтарной жидкостью на стол, чудом не расплескав пену, одарил меня злобным взглядом и потопал к соседнему столику, где отдыхала группа сталкеров. Один из них громко щёлкал пальцами, подзывая хромого помощника бармена.

– Чего это он? – спросил я, в два глотка ополовинив кружку.

Пиво приятно разлилось по организму. В голове немного прояснилось, а жар внутри слегка приутих.

– А ты не помнишь? – прищурился Степаныч и обмакнул усы в пену.

Я помотал головой, глядя, как Колченогий со звоном сгребает кружки с соседнего столика.

– С тех пор как ты пришёл в себя после ранения, ты из «Касты» практически не вылезаешь. Пьёшь, дебоширишь, с гостями лагеря на драки нарываешься. За эти две недели столько посуды в баре перебил, сколько до этого за четыре года наколотили. Ты за что вчера чуть Мула не задушил? Тебя от него еле оттащили, он уже хрипеть начал, едва Тёмному Сталкеру душу не отдал.

Я запустил пальцы в шевелюру, поскрёб голову. Кажется, что-то начало проясняться. В пьяном угаре последних дней я действительно много чего забыл, кроме самого главного. Я помнил, как погибла Настя и кто был тому причиной. Конечно, Мул сам лично её не убивал, но это он нанял Свинаря с его ублюдками. Если б не те уроды, не было бы вертолёта, его крушения и зомбарей в кустах. И я бы сейчас не заливал каждый день водкой невыносимое горе, а вместе с любимой радовался бы жизни, дожидаясь появления малыша. Видно, Мул на свою беду заглянул в «Касту», не знал, наверное, что я здесь был. Жаль, помешали мне расправиться с гнидой.

– Он сам напросился, – пробубнил я и стал глотать пиво, исподлобья наблюдая за Колченогим. Тот уже доковылял до стойки, сгрузил пустые кружки на столешницу и ждал, когда Бобр закончит разливать новую партию пенного.

– Какая разница, сам не сам. В лагере убийства запрещены – это закон! – жёстко сказал комендант. – Если у вас с ним какие-то счёты, разбирайтесь на нейтральной территории, а здесь каждая жизнь неприкосновенна. В общем, так, Колдун, – Степаныч пристукнул кулаком по столу. – Это последнее предупреждение. Или ты завязываешь с пьяными драками и берёшься за ум, или я выгоняю тебя из лагеря и отдаю приказ снайперам стрелять на поражение. Я хочу, чтобы «Светлый» остался островком стабильности, и ради этого пойду на всё, даже на разрыв отношений с тобой. Ты последний из старожилов, живая легенда этого места и всё такое, но, пойми меня правильно, я должен охранять здесь порядок и не позволю никому, даже тебе, нарушать общие для всех правила.

Прусак допил пиво, поставил кружку на стол, вытер ладонью усы.

– На тебе ещё долг непогашенный за погромленные вентиляторы, сломанный приёмник и побитые стены. Парни твои на той неделе часть долга хабаром погасили, обещали со следующей ходки полностью рассчитаться, но так до сих пор и не вернулись. Неспокойно мне как-то, как бы беда с ними не приключилась: выброс на днях уж больно сильный прошёл.

– Не каркай, Прусак, – скривился я. – Гиви с Бульбашем – тёртые калачи, им твой выброс, что два пальца об асфальт. Ушли в глубь Зоны, там хабар дороже. А что, много я задолжал? И как вообще я умудрился вентиляторы сломать?

– Завязывать тебе с водкой пора, – покачал головой Степаныч. – Вон уже всю память пропил, ничего не помнишь.

– Что надо, помню, – пробурчал я.

За соседним столом радостными возгласами встретили возвращение Колченогого с батареей полных кружек. Когда затихли вопли и стук пивной тары друг о друга, комендант сказал:

– Меньше надо мебелью и бутылками швыряться, тогда и платить бы за погром не пришлось.

– А я считаю, без приёмника даже лучше стало. Всё равно он только хрипел, а сейчас вон живая музыка. Всё как в дорогом ресторане.

– Угу! Баб только не хватает, – кивнул Прусак.

Я помрачнел, с хрустом сжал кулаки, глянул на него исподлобья.

– Хватит уже на людей волком смотреть, – спокойно сказал комендант. – Давай, Колдун, возвращайся к нормальной жизни. Сам знаешь, Зона она такая, сегодня тебя в золоте купает, а завтра последнее заберёт.

– Хорош лечить, Степаныч! Что вы все ко мне в душу лезете?! – я так треснул кулаком по столу, что кружки, звякнув, подпрыгнули. Гул в баре на мгновение стих, но вскоре все занялись своими делами.