Александр Пономарёв - Темный пульсар [litres с оптимизированной обложкой]

Две коротких очереди слились в одну. Я боялся, что Гиви выберет себе ту же цель, что и я, но он как будто прочитал мои мысли. Боковое окно «Хамви» было откинуто, так что Гиви вышиб мозги водителю, тогда как я прямым попаданием навсегда отбил у пулемётчика желание стрелять по невинным людям.

Нам повезло: кроме этих двоих в машине никого не было. Я помог Бульбашу встать, довёл его до урчащего двигателем броневика, посадил на пассажирское сиденье. Пока Гиви освобождал пулемётную турель от жмурика, я вытащил из-за руля труп водителя, бросил его рядом с передним колесом. Потом мы вернулись за Настей и с трудом загрузили в салон носилки. Пришлось постараться, чтобы не навредить моей девочке. Когда всё кончилось, выяснилось, что для Гиви нет другого места, кроме как на крыше.

– Зато рядом с большим пулемётом, – оптимистично заявил он и полез наверх.

Я сел за руль. Правда, перед тем как ехать, пришлось протереть стекло от содержимого черепушки бывшего рулевого. Я с хрустом врубил первую передачу, вдавил педаль газа в пол. Грозно рыча мотором, «Хамви» сделал большой полукруг и покатил к лагерю учёных.

Сразу за сожжённой деревней мы сделали короткую остановку. Небольшой посёлок из типовых домиков круглосуточно находился под охраной военных. Они могли очень нервно отреагировать на появление патрульной машины ООН без миротворцев. Так что, думаю, я не зря отправил сообщение Семакину, в котором попросил его встретить нас за пределами городка.

Остаток пути пролетел незаметно. Это пешком идти долго, а на машине мы добрались до лагеря за пятнадцать минут. Могли бы и быстрее, но я, не чувствуя габаритов «Хамви», вылезал из кабины перед каждой аномалией и чуть ли не шагами вымерял безопасный коридор.

Семакин встретил нас, как и договаривались, в трёхстах метрах от КПП, там, где начинался длинный, заросший прозрачным лесочком увал.

– Что случилось? – не на шутку взволновался учёный, увидев кровавые разводы на стекле броневика.

Я вкратце описал профессору события последнего часа.

– Очень и очень странно, – покачал головой Семакин, теребя маленькую бородку. – Возможно, несчастные попали под воздействие пси-излучения. Мои лаборанты недавно зарегистрировали незначительный всплеск этой субстанции как раз в том районе…

– Это всё очень интересно, проф, но не мог бы ты побыстрее оформить нам пропуск. Настя тяжело ранена и до сих пор без сознания.

– Да-да, конечно, я сейчас.

Семакин неуклюже развернулся и побежал. Вскоре он обогнул склон увала и скрылся из виду. Через несколько минут учёный появился в сопровождении капитана с нашивкой в цветах украинского флага на рукаве. Сумерки изрядно сгустились, да и дождь сократил видимость, так что на этот раз Семакин подсвечивал дорогу фонариком. Капитан задал несколько вопросов касательно происшествия, попросил меня чуть позже заглянуть в комендатуру и по рации передал приказ пропустить нас в лагерь.

Ворота в бетонном заборе открылись без промедления. Лавируя между преградами, «Хамви» доехал до сваренного из стали цилиндра с узким окном-бойницей и гордой вывеской «КПП» на полукруглой стене, дважды качнулся, преодолевая «лежачего полицейского», миновал несколько однотипных зданий, похожих на вахтовые домики, и скрипнул тормозами возле трёхэтажного белого строения с широкими пластиковыми окнами.

Из дверей тотчас выскочили лаборанты Семакина – видимо, тот их предупредил заранее, когда договаривался с военными. Они вытащили носилки с Настей и скрылись внутри помещения. Я помог Бульбашу выбраться из машины, подождал, когда Гиви спустится с крыши автомобиля, передал раненого ему, а сам отправился в комендатуру.

Комендатурой громко называлась сколоченная из толстых фанерных щитов будка с одним маленьким окном. Внутри кроме капитана находился молодой солдатик. Он суетился возле обшарпанной тумбочки с бурлящим на старой электроплитке чайником.

– Пить будешь? – спросил капитан. На вид ему было чуть больше тридцати.

– Спасибо, не откажусь.

– Ерёменко, принеси стакан товарищу сталкеру.

Солдатик крикнул: «Есть!», – и скрылся за неприметной дверью в углу. Похоже, там находилась кладовка или что-то вроде того.

– Расскажи ещё раз в подробностях, что с вами произошло, и начни с самого начала. Я книгу решил написать о Зоне. Истории разные от сталкеров собираю, чтобы потом это литературно оформить и в издательство какое-нибудь отослать. Знаменитым хочу стать, понимаешь, а то жена моя с писачушкой каким-то убежала: сказала, что он, видишь ли, известный на всю страну человек, а я тупой солдафон с одной извилиной.

Капитан нахмурил лицо, грозно сдвинул брови к переносице, стукнул кулаком по столу. «Видно, сильно любил жену, раз до сих пор так реагирует, – подумал я. – А может, просто наболело, решил перед незнакомцем душу излить, поправить психологическое здоровье, так сказать».

– Профессор упомянул, что за вашей группой отправляли вертолет. Это так? – Я кивнул. – Про это тоже рассказать не забудь. И вообще, чем больше всяких разных подробностей, тем лучше. Можешь даже что-нибудь из прошлых ходок приплести для пущего интересу.

Появился солдатик. В руках у него была бутылка водки и сложенные друг в друга стаканы. Я-то думал, капитан мне чаю выпить предлагал, а он, оказывается, вона о чём говорил.

Рядовой разделил глухо звякнувшие стаканы, поставил на стол. Рядом водрузил бутылку водки. Опять скрылся в каморке, откуда в скором времени принёс доску с краюхой хлеба и шматом серого от перца сала. Капитан достал из кармана складной нож, с щелчком выкинул лезвие и принялся нарезать закуску. Пока он хозяйничал, Ерёменко обхватил замызганной тряпкой ручку чайника, снял его с плитки и поставил рядом на кипу мужских журналов. Потом сел на табуретку в углу и затих.

– Меня Гаврилой зовут, – сказал капитан, скручивая пробку с бутылки.

– Колдун, – представился я, наблюдая, как он разливает водку по стаканам.

– Ну, давай, за знакомство.

– Давай.

Чокнулись. Выпили. Закусили.

– Ерёменко! Неси бумагу с ручкой, щас за Колдуном записывать будешь.

Пока рядовой бегал за письменными принадлежностями, капитан плеснул ещё водки. Мы снова выпили, и я начал рассказывать. Когда бутылка опустела, я только-только подошёл к истории с вертолётом. Капитан приказал рядовому сгонять за следующей порцией прозрачного, но едва Ерёменко вскочил с табуретки, дверь открылась. В комендатуру вместе с шумом дождя и свистом ветра ворвался профессор в мокром, испачканном кровью халате. Вода капала с волос на плечи, текла по бледному лицу учёного, собиралась лужицами вокруг изгвазданных грязью полуботинок с прилипшими к ним лохмотьями полиэтиленовых бахил.