Александр Пономарёв - Темный пульсар [litres с оптимизированной обложкой]

Сердце у меня в груди отчаянно забилось. Я почувствовал, как ноги враз стали ватными.

– Проф, что случилось? Настя?!

Я вскочил со стула, бросился к двери, но Семакин холодными мокрыми руками схватил меня за плечи:

– Крепись, Колдун, мы сделали, что могли, но… слишком поздно. Если б ты привёз её хотя бы на час раньше.

– Пусти! – Я вырвался из его хватки, ударил по двери ногой и выбежал на улицу. Дождь заливал мне глаза, яростно хлестал по лицу, затекал за шиворот. Ничего не видя перед собой, я бежал по лужам, не разбирая дороги. На повороте поскользнулся, плюхнулся в грязь и сильно ушиб колено о камень. Барахтаясь в грязной жиже, встал на ноги, не обращая внимания на резкую боль под коленной чашечкой, побежал к дому, где Семакин оперировал мою Настеньку. Резво взбежал на крыльцо, ворвался внутрь.

Из широкого фойе в стороны вели два коридора. Возле входа в один из них толпились трое парней в белых шапочках и таких же, как у Семакина, запачканных кровью халатах. Я бросился к лаборантам, чуть не сбив с ног замухрышку в квадратных очках с толстыми линзами. Тот выронил бумаги из рук и что-то закричал мне вслед.

Помощники Семакина перестали шептаться и преградили мне дорогу.

– Туда нельзя! – крикнул один из них.

Я врезал ему снизу в челюсть. Тот рухнул как подкошенный, остальные посторонились, решив не испытывать судьбу.

Настя в распоротом до пояса комбинезоне лежала на столе. Рыжие волосы потускнели и рассыпались вокруг бледного лица. Нос заострился, щёки впали, глаза ввалились. На её обнажённой груди виднелось пять тёмных дырочек с коронами запёкшейся крови по краям. Тонкие бурые дорожки тянулись к животу и скрывались под разрезом комбинезона. На краю стола сиротливо стояла медицинская ванночка с хирургическим зажимом и пятью кусочками свинца. Всё-таки Семакин успел достать пули перед тем, как Настя умерла.

Я сел возле жены, взял её руку, прижал к своему лицу. Медленно покачиваясь взад и вперёд, я стал напевать её любимую песню. Когда-то очень давно, ей перед сном пела эту колыбельную мама. Настя рассказала мне об этом, когда мы лучше узнали друг друга, и даже несколько раз сама спела её. Это была очень красивая песня о волшебном городе, откуда к детям приходят сны.

Скрипнула дверь. Раздались шаги, чья-то рука легла на моё плечо. Я по-прежнему пел, ни на что не отвлекаясь.

– Прости, Колдун, – раздался голос Семакина. – Видит Зона, мы сделали всё, что было в наших силах.

Он начал что-то объяснять, но я его не слушал. Я пел для моей девочки, прощаясь с ней навсегда. Когда песня кончилась, я поцеловал Настю во всё ещё теплые губы, погладил по щеке, провёл рукой по волосам. Потом натянул на её грудь верхнюю часть комбинезона, положил сверху руки крест-накрест.

– Похорони её как положено. Чтоб ни одна чернобыльская тварь до неё добраться не смогла.

– А ты? – Бледный, как смерть, Семакин нервно мял пальцы рук.

– Я не могу. Хочу, чтоб она навсегда осталась для меня живой.

Я ещё раз поцеловал Настю и направился к выходу.

– Ты куда?! Скоро ночь, и льёт как из ведра. Пропадёшь!

– Наплевать. Я смерти не боюсь. Мне без Насти жизнь немила.

– А как же Гиви, Бульбаш? – предпринял последнюю попытку образумить меня Семакин.

– Не маленькие, сами до «Светлого» дойдут, когда Бульбаш поправится. Всё, проф, оставь меня. – Я оттолкнул учёного, прошёл мимо притихших ассистентов, открыл дверь и побрёл прочь под упругими струями дождя.

Я отправился в сторону «Светлого» один, практически в кромешной тьме и без оружия. Автомат остался в комендатуре городка.

Я держал курс прямо на деструктивы, но они как будто расползались в стороны, не желая связываться со смертником. Мутанты тоже игнорировали меня. Они лишь рычали вслед да смотрели из темноты красными огоньками глаз. Наверное, когда сознательно ищешь смерти, она, испуганная таким напором, стремглав бежит от тебя. Не потому ли презирающие костлявую воины чаще всего из любой схватки выходят победителями? Может быть, в этом кроется секрет всяких там берсеркеров и прочих сорвиголов?

Неподалёку от лагеря, рядом с чёрными пиками осокорей, монотонный шум дождя нарушил громкий окрик часового:

– Стой! Кто идёт?

Я не ответил, в надежде, что наконец-то получу то, к чему так стремился в тот момент. Напротив, стал мычать всякую бессвязную ерунду и попытался идти, как зомби.

Лязгнул автоматный затвор и тот же юный голос повторил:

– Стой! Стрелять буду!

Я ещё громче замычал.

– Зомби! Ща я тебя урою!

– Остынь, молодой, не трать зря патроны. Не видишь, что ли, у него в руках ничего нет. Ну и потом, к зомбям надо мягше быть. Они ж, бедняги, и так пострадали: выбросом им мозги сожгло, а крохи памяти о прошлой жизни остались. – Опытный сталкер поучал новичка, потягивая сигарету. Голос с приятной хрипотцой звучал с перерывами на короткие затяжки. Курил бывалый, как и положено в таких случаях, в кулак, не выдавая себя огоньком, ну и чтоб сигарета не намокла. – Вот ты думаешь, почему он к нам сюды припёрся?

– Почему? – заинтересованно спросил молодой.

– Да потому что родную душу в тебе нашёл. Что он, что ты – оба без мозгов, одного поля ягоды. – Бывалый хрипло закаркал, быстро перейдя со смеха на кашель.

Мне надоело мокнуть под дождём рядом с тополем, и я в отчаянии крикнул:

– Люди добрые, Тёмным Сталкером молю: пристрелите!

Прогремела очередь. Трассеры прошили ночь рыжим пунктиром. Земля рядом со мной жирно зачавкала. От сильных ударов в грудь тёмное небо поплыло перед глазами, я почувствовал, как проваливаюсь куда-то, а потом по спине и затылку как будто с размаху приложили огромным молотом.

– Ты что творишь, салабон?! – раздался хриплый окрик бывалого и послышался громкий щелчок.

Яркий свет выхватил из тьмы капли дождя. Они заливали глаза, катились по коже, стекали в открытый рот. Луч скользнул по чёрному стволу осокоря, пополз по земле и застыл, поймав меня в белый круг.

Ослепительный свет резал глаза. Я блаженно зажмурился, увидел Настю. Она шла ко мне с протянутыми руками и звала: «Колдун!» Вот только голос её звучал слишком грубо, я бы даже сказал лающе.

– Слава Зоне, очнулся! Ты бы заканчивал так пить, а то загнёшься, не ровен час. Пули не берут, так водкой решил счёты с жизнью свести?

Прусак отчитывал меня, как маленького, стоя возле кровати. Я с трудом поднял свинцовые веки. Обитый фанерой потолок сразу пустился в пляс, тошнота подступила к горлу, в глазах полыхнул огонь, словно в них сыпанули горсть песка. Я поспешно сомкнул веки, несколько раз втянул воздух носом, стараясь удержать всё в себе. На ощупь нашёл скомканное одеяло, натянул на голову и снова попробовал открыть глаза. На этот раз дело пошло лучше.