Клим Жуков - Инцидент [litres]

– Только она ничего не скажет сверх того, что уже сказала нам, – Татьяна остановилась на выходе из штаба, уперев руки в боки.

Ничего подобного майор не утверждал, но бывшая жена знала его слишком хорошо, чтобы не понять вектор мыслей. Не так он и сложен, тот вектор.

– Не скажет? Поглядим! – отрезал Карибский. – Если оно умеет говорить, надо поговорить. Вы, уважаемые технократы, могли задать не те вопросы. Эй, Крапивин! Я знаю, как ты любишь писать отчёт! Так что айда с нами. Будем контакт налаживать. И двух бойцов мне на всякий случай. Вдруг штаны упадут от изумления?

Последнюю фразу он произнёс шёпотом или, как писано в старых пьесах, в сторону.

На дворе окончательно стемнело – говорильня длилась почти два часа. Зажглись фонари и прожектора, в лучах которых суетилась самостоятельная техника, не знавшая ни сна, ни утомления. Над левым плечом майора Карибского высилась башня, таинственно сверкавшая панелями солнечных антенн, отражавших блицы сварки и свет прожекторов.

Капитан Вяземская указала пальцем – нам туда, и маленький отряд двинулся налаживать контакт с умной машиной.

Внутри башни было гулко, пусто и почти тихо. Толстенные бока её плохо поддавались рокоту стройки. На стенах висели фонари рабочего освещения. Оглушающе пахло цементом. Посреди огромного круглого зала, каким был первый этаж, стоял ряд стальных шкафов с подведёнными кабелями, целой паутиной разномастных и разнокалиберных проводов.

Светились огни каких-то индикаторов, гудели вентиляторы охлаждения, словом, ощущалась жизнь.

– Это что, «Сетунь»? Вот это всё? – спросил майор шёпотом, но его слова эхом разнеслись по залу, в котором оказалась отменная акустика.

Внезапно, словно из ниоткуда, полился красивый правильный женский голос, разом заполнив помещение. Ровные интонации, идеальная дикция и полное отсутствие модуляций не оставляли сомнений – говорил не человек.

– Здравствуйте, Тор Игоревич! Нет, это всё не я. Большую часть объёма этих шкафов занимает обеспечивающее оборудование. Генераторы аварийного питания, стабилизаторы напряжения, радиаторы и так далее. Я могу рассказать подробнее, но, боюсь, это займёт время. А вы, как мне известно, здесь по делу, следовательно, временем не располагаете.

Сказать, что Карибский был потрясён, значит не сказать ничего. Голос поражал. Наверное, виновата была обстановка, выбранный момент и настроение. Но голос… Нечто настолько чуждое биологической жизни, что королева муравьёв, обрети она разум и способность говорить, сошла бы за троюродную сестру человека. Или в самом деле сказались неожиданность и интерьер? Техники, общавшиеся с ЭВМ целый день, не жаловались.

Словом, майор опешил. Да и весь отряд не блистал. Бойцы спецназа даже ухватились за автоматы, как за нечто знакомое в мире, где вдруг воцарилась Машина.

Но майор уже включился. Он работал, а его работа не позволяла показывать растерянность.

– Доброй ночи! Я не просто так интересуюсь, я пришёл поговорить, а говорить лучше лицом к собеседнику, – сказал, почти крикнул он. – Неловко стоять к вам, извините, задом.

– Внутри периметра стать задом ко мне почти невозможно. Я интегрирована во все автономные системы объекта. Но, если вам так удобнее, можете считать, что эти шкафы – я. В некотором роде это правда. Основные блоки процессоров укрыты именно в них. Пожалуйста, проходите и присаживайтесь. Профессор Сидоренко и его коллеги оставили несколько стульев у стойки с терминалами. Я перенесла их сюда из моего прежнего помещения, ведь людям куда комфортнее работать сидя.

– Спасибо за заботу! – крикнул Карибский, направляясь в сторону шкафов. – Однако мы ненадолго! Времени у нас немного – это правда. Поэтому мы только зададим несколько вопросов и уйдём.

– Как жалко. Вы тоже хотите уйти, как ушёл профессор и его помощники. Кстати, вы можете говорить тише, Тор Игоревич. Мои микрофоны весьма чувствительны, и я отлично вас слышу.

– Я именно об этом хотел вас спросить, уважаемая «Сетунь»! Что случилось с товарищем Сидоренко, его начальником, охраной и так далее? Три дня назад здесь было больше восьмидесяти человек. Теперь же никого нет, и ни единого следа, который мог бы подсказать, куда они делись!

– Не сомневаюсь, Тор Игоревич, что вы беспокоитесь. Я наблюдала за вашей весьма профессиональной работой с самого утра. Но, к сожалению, вряд ли сумею вам помочь. Как я сказала, люди меня покинули.

– В каком смысле «покинули»?

– У этого слова есть всего одно значение: ушли.

– Но… куда?

– Этого я не знаю. Но я умею рассуждать логически. Людей на объекте нет, точнее, внезапно не стало. Я вижу многое, но далеко не всё. Если бы люди захотели, они без особых трудностей могли миновать мои камеры, ведь они знали их расположение, мёртвые зоны и график прохода следящих вертолётов. Я не склонна утверждать, что всё было именно так, но данные таковы: в ночь 22 мая персонал исчез. Отсюда я делаю вывод, что люди меня покинули.

Карибский достиг центра зала. Он уселся на стул перед консолью терминала и устремил взгляд на переливчатые огоньки индикаторных шкал. Лучи фонарей скрещивались на шеренге шкафов, и теперь в пятне света остались двое – человек и машина. Остальных поглотила тень на периферии помещения. Тень и тишина.

– Поймите мой интерес. Вы – единственный свидетель, что мог наблюдать за коллективом на всём протяжении работ. Наблюдать круглосуточно, сотней глаз, что ни одному человеку не доступно. Поэтому я хочу спросить, что вы видели, что слышали за эти три недели? Особенно в последние дни? Быть может, что-то сможет подсказать, куда и почему ушли люди? Помогите мне, я не в силах одолеть эту задачу, я вообще не умею работать один, я – коллективист!

Против обыкновения отвечать сразу, ЭВМ молчала несколько секунд, словно обдумывая реплику, что, конечно, надо признать иллюзией, учитывая быстродействие её процессоров. Или разумное железо выдерживало театральную паузу? Как знать.

– Я тоже коллективист, как бы странно это ни прозвучало, – ответила наконец ЭВМ. – Коммунистическое сознание просто не может быть иным.

– Коммунистическое сознание? У вас? Но вы же, простите… – Карибский вновь опешил, уж очень неожиданным было признание «Сетуни».

– Машина? Да, это так. «Коммунистическим сознанием» называется моя операционная система. Сокращённо КС. Впрочем, я природный коллективист. Извините, что я не говорю «коллективистка» – звучит предельно неблагозвучно. Меня такой сконструировали. Я не ЭВМ, а сотни ЭВМ, соединённых в единую сеть с открытой архитектурой, – их могут быть тысячи и миллионы. Я даже думаю коллективно, ведь каждая задача распределяется через мультиплексы по всем моим вычислителям.