Дмитрий Манасыпов - Мэдмакс

Плохо говорит? Случается. Читает еле-еле? Хорошо, что вообще читает. Любит сладкое и похвалы? А кто их не ценит, так-то. Выживал в лесу, действительно выживал, если читать по шрамам по всему, включая от медвежьих когтей, выживал и выжил. В лесу, степи и даже в руинах городов Голем переставал чувствовать себя неуклюжим слоном в посудной лавке, становясь самим собой — огромным и опасным хищником. И хорошо, что стайным, и еще лучше, что своей стаей считал Братство.

Как же его не похвалить?

— Сложно спорить с официальными выводами официальной науки до Полуночи, — заявил Доцент, попивая чаёк. — Реликтовые гоминиды, равно как персонажи мифов вогулов с остяками, никогда не находились. Но вот рассказы о встречах с ними распространены от южной части Камня и до Северного океана. Вот.

— В рот компот, — сказал Белый, — сам говоришь — никто и никогда их не видел.

— Что никак не доказывает их отсутствие.

— Да ну? — удивился Белый. — Вот сейчас, дружище, мне совершенно не по себе. Ты и говоришь такое?

— Я и говорю, да. — Доцент поправил походную маску с комплектами разных линз. — Я недавно ковырялся в останках твари, принесенной лично Мэдмаксом из степи. Тварь, имеющей полное отношение к некросфере и, одновременно, как-то связанной с Прорывами. Что мне после такого думать в случае с самым обычным снежным человеком? Что он миф, а вот непонятная фиговина, загрызшая целую семью и половину деревни — реальность? Не кажется тебе такое отношение несколько странным?

— Сейчас заведутся и проспорят до самого утра, — зевнула Рэд, — вы, мальчики, такие милые, спасу нет. Только давайте спать. В караул заступаем, Белый?

— Ёж с Бесом пришли на сутки раньше, они и заступят, я разбужу, а отоспятся в машине утром. Дрыхнете, черт с вами. И, да, Макс…

— Что?

Белый чуть помялся:

— Завтра едем к Масленке. Без нее наша машинка проедет с полсотни верст и все, у-лю-лю, гони гусей, бибика умерла.

Макс пожал плечами:

— Ну, хорошо. Масленка, так Масленка.

Они все сверлили ему дырку в затылке, когда Макс устраивался спать. Это нормально, он и сам также смотрел бы на самого себя, не подающего вида. А переживать имелось с чего, эт точно.

Ночь крутилась вокруг давно умершего поселка, рассматривая странных людей, спокойно расположившихся здесь на ночь. Ночь давно не видела здесь таких вот, ходящих на двух ногах и не боящихся ее темноты. Ночь считала этот кусок павшей страны своей, зная ему цену и не трогала нежданных путников, сама изумляясь своей доброте.

Тракт, с два десятка километров ранее делал виток, уходя на удивительно сохранившуюся дорогу из асфальта. Давно сдохли все магистрали, соединявшие города, губернии и уезды. Тонкая полоска серого покрытия, цеплявшая на себя, как бисер на нитку, несколько волостей, после Полуночи стала Дорогой. На ней частенько грабили поначалу, но потом, когда людские муравейники снова ожили, таких начали давить, совсем как клопов.

Там, двадцать километров на запад, стоял самый настоящий форт, выросший на месте блокпоста бывших военных ЕИВ. Жандармы, набрав силу и людей в подразделения Внутренней Стражи, превратили несколько бетонных плит и старенький вагончик-кафе в укрепление, с небольшой гостиницей, конюшней и даже загонами для скотины. Туда дети Ночи старались не соваться, там больно обжигали раскаленными выстрелами, там постоянно глухо лаяли огромные цепные псы, там даже имелось два прожектора и дизельный генератор, дававший электричество.

Здесь, посреди поселка, забывшего свое имя, ничего такого не имелось. Зато в нем самом и в округе хватало другого, такого, что заставило бы дрожать большую часть караванщиков, сейчас спящих или напивающихся в форте.

Но эти, разложившиеся вокруг небольшого грузовичка, собранного с бору по сосенке, плевать хотели на детей Ночи. И те не совались, чуя, что их мать сама удивлена и не собирается дарить деткам, со всеми их клыками-когтями, расположения. Этих людей и тогда-тоне получилось разодрать и сожрать, если не навалиться всей кучей. А дети Ночи такого не умели, ну, либо не хотели.

В самой простой малости, вроде десятка домов, давно превратившихся в невысокие мохнатые холмики, скрывалось немало неприятностей.

Бывшая длинная коробка МТС, ставшая настоящим курганом, стоявшим поодаль, приютила медведя. Медведь пришел с далекого бора, проделав своими лапами почти двести вёрст. Медведь заболел еще там, наткнувшись после прошлой спячки на странный чёрный волдырь у самой берлоги. От матово-непроницаемой блямбы, выросшей посреди прошлогодней травы, вкусно несло падалью, голодный мишка сунулся мордой и… Сейчас существо, не так давно бывшее самым большим хищником округи, умирало. Умирало для возрождения, свернувшись почти кошачьим клубком, сплошь в лентах кожи, сползавшей вместе с остатками шубы. Зверь, наткнувшийся на случайно занесенный ломтик некросферы, грозил округе большими бедами. Но сейчас спал.

В силосной яме, провалившейся еще глубже после ливней, булькал не только перегной, совершенно не грозивший стать черноземом. Там, в бурой смрадной жиже, тесно прижавшись друг к другу, подрастали огромные сороконожки, становящиеся все больше много поколений подряд. Ядовитые жвалы, острые кончики хитиновых сегментов, настоящий кошмар для любого забредшего путника. Рядом с ними, в том же бесовском киселе, исходил на нет поражающий элемент. Один из десятка, выпущенных ракетой, сбитой на подлете дивизионом ПВО. Он не раскидывал невидимых убийц радиации, нет, элемент нес в себе несколько стеклянных капсул активного биологического вещества, заставившего опасных насекомых стать настоящими чудовищами.

Огромная кошка, единственная и последняя из целого выводка, случившегося у потомства опытных образцов лаборатории Минобороны ЕИВ в северной части Киргиз-кайсацкого края и сбежавших в Полночь, тихо дремала под остатками кровли коровника. Черная как смоль, самый сильный из котят, тварь слышала и видела все, отдыхая и набираясь сил. На двуногих, охота на которых была легче легкого, кошка охотиться не спешила. Эксперименты над ее далекими предками пошли ей на пользу, темная убийца прекрасно понимала — когда можно нападать, а когда нет. И сейчас, стараясь лишний раз не шуметь, пристально нюхала носом, ловила небольшими чуткими ушами, принимала сигналы вибрисс и, порой приоткрывала по очереди все четыре глаза, следя за огромным противником, так сильно пахнущим хищником и, обманчиво, ребенком двуногих.

В подполе одного из трех еще заметных домишек, зарывшись в мусор, натасканную ветошь, ветки и прочую дрянь, превращенную в гнездо, откладывала яйца випера. Випера давно перестала быть обычной гадюкой, превратившись в двухметровую и опаснейшую сволочь, умеющую убивать на расстоянии метко выброшенной слюной с растворенным ядом. Если же змея пользовалась зубами, то шансов выжить не имелось даже у матерых секачей-кабанов, порой имевших в холке больше полутора метров. Но сейчас випера судорожно растягивала пасть, бесшумно крича и выпуская наружу чересчур громадные яйца, рвущие мать и заставляющие её терять силы на потомство.