Михаил Злобин - Медиум [litres]

Подкатив простой офисный стул к металлическому лабораторному столу, я уселся за него и закатал левый рукав рубашки до локтя. На моем предплечье красовалось множество шрамов всевозможных форм, размеров и степеней свежести – следы моих экспериментов. С самого детства, с той самой памятной школьной драки, когда я впервые ощутил эффект чужой боли, я пытался таким же образом подчинить себе и свою. Однако даже спустя три десятилетия я ни на шаг не приблизился к решению этой задачи. Но попыток не бросал.

Чего вы удивились? Ну да, мне сорок пять лет вообще-то! Да, знаю. Выгляжу я едва ли на тридцать. Но за это, я уверен, мне следует благодарить мой необычный дар. Хоть многие окружающие, кому известен мой возраст, и убеждены, что я активно пользуюсь услугами косметологов и пластических хирургов, но на самом деле я даже кремами никакими не мажусь. Мне это просто не нужно.

Вообще, весь этот механизм с эмпатией и чужими страданиями, дающий мне нечеловеческие возможности, до сей поры остается для меня самой большой загадкой и предметом многолетних изысканий. Зачем это нужно некроманту – мне приходится только гадать. Некоторые гипотезы, основанные на фантастике и книжном фэнтези, я, конечно, давно построил. Самая правдоподобная заключается в том, что сама природа некромантии предписывает своему обладателю проводить кровавые ритуалы, в процессе которых жертва или жертвы умерщвляются максимально болезненным способом. Боль ускоряет восприятие, чтобы за кратчайший промежуток времени прочитать большее количество… не знаю, может, заклинаний, может, еще чего, или совершить больше ритуальных действий, а страх и отчаяние умножают это состояние многократно.

Звучит, конечно, бредово. Но я давно смирился с этим. Ведь, согласитесь, гораздо бредовей звучит то, что некто способен заставить мертвеца встать и пойти, а?

Вот и получается, что спросить мне совета не у кого, брать информацию неоткуда, поэтому и все вышеописанное мне приходится воспринимать как простую данность. Остается лишь надеяться, что прославленный метод эмпирического тыка каким-то образом сумеет приоткрыть мне хотя бы маленькую частичку от мистических тайн необъяснимой научно магии смерти.

Накладывает определенные ограничения в моих исследования и то, что из-за врожденной жалостливой натуры я не могу использовать в этих целях хотя бы животных. Крысы, на которых я ставил эксперименты еще со школы, не в счет. То были самые настоящие враги, прогрызающие десятки нор в нашей квартире, портящие продукты и вещи, отравляющие наши жизни одним только фактом своего существования. Вы представьте, однажды эти голохвостые скотины умудрились сожрать отцовскую заначку. Из пятисот рублей (на те времена это была целая полугодовая зарплата) удалось сохранить только сотню с небольшим. И это с учетом тех купюр, что были испорчены, но которые согласились принять и обменять в кассе.

Батя тогда с досады запил на четыре дня, несмотря на то что он у меня не бухал в принципе. Ну вот и скажите, какое отношение у меня должно быть к этим тварям? Соответствующее, конечно же. Однако не подумайте, что я ксенофоб какой. Лабораторных мышей и крыс моя ненависть не коснулась ни разу. Ну вот просто не поднимается у меня рука на ни в чем неповинных созданий. Сердце сразу сжимает жалость.

Потому и пришлось мне найти такое место, где всегда есть боль, страдания и смерть, и причина которых не я. Заведения для лечения раковых больных подошли как нельзя лучше. А обосноваться в них было всего лишь делом техники и банальной дипломатии.

Но хватит воспоминаний, пора бы уже работать!

В моей руке тускло блеснул распакованный хирургический скальпель. Сделав на левом предплечье неширокий, но достаточно глубокий надрез, я отложил его и вооружился другим инструментом – узким пинцетом. Глубоко вздохнув, я сунул его в рану и защипнул кровоточащее мясо.

От боли, прострелившей руку до самых кончиков пальцев, на лбу выступила испарина, но я не собирался сдаваться, не предприняв хотя бы нескольких попыток. Я пытался поймать то чувство, которое испытываю, когда рядом со мной страдает посторонний человек, но не мог найти ничего общего. Когда терпеть становилось невмоготу, то я окунался в водоворот чужой агонии, испытываемой пациентами, располагающимися этажом выше. Это почти целиком отрезало мои собственные болевые ощущения. В таком состоянии я проводил, субъективно, около пяти минут, хотя в реальности это занимало в несколько раз меньшее время. Потом я разрывал контакт с чужими физическими страданиями и, держа в памяти эти ощущения, защипывал разрез пинцетом, пытаясь их воспроизвести уже с собой.

В таком режиме время ведет себя странно. Оно одновременно и летит, и ползет улиткой. К тому моменту, когда зазвонил стационарный телефон в каморке, я не мог понять, прошел час или десять минут.

Подняв трубку, я услышал голос самого главврача сего заведения.

– Алло, Сергей Анатольевич! Извините, что побеспокоила, но тут мне с регистратуры девочки звонят, говорят, что к вам посетитель просится. Он, как бы это сказать… с ксивой.

Черт, совсем ведь забыл предупредить местную администрацию о визите федерала. Все Лунин виноват, заболтал меня совсем!

– Надежда Васильевна, что вы такое говорите! – наигранно возмутился я, подпуская в голос веселья. – Я не ожидал от вас таких познаний жаргона!

На том конце провода что-то смущенно пробормотали в попытке оправдаться, приняв, видимо, мою шутку юмора за чистую монету.

– Выделите, пожалуйста, ему сопровождающего, – быстро переключился я, чтобы зазря не смущать хорошего человека, – а я пока тут у себя порядочек наведу. Надеюсь, что не сильно утруждаю вас подобной просьбой?

– Ой, ну что вы, Сергей, – по голосу было слышно, что главврач заулыбалась, отчего даже забыла добавить отчество, хотя всегда предпочитала его упоминать в обращении ко мне, – ничего подобного! За ту помощь, которую вы нашему скромному заведению оказываете, я готова хоть каждый день вашим секретарем лично подрабатывать!

– Спасибо на добром слове, но я ни за что не позволю себе подобным образом вас эксплуатировать! У вас совсем другое призвание, Надежда Васильевна, вам людей нужно спасать.

– Я сейчас же отправлю к вам посетителя. И знаете что, Сергей Анатольевич? Спасибо вам большое за все, что вы делаете. Вы просто святой…

И в трубке раздались короткие гудки.

Ох, Надежда Васильевна, наивная вы женщина. Знала б ты, чем я здесь на самом деле занимаюсь и для чего прихожу, то прокляла бы…

Пока фээсбэшник топал ко мне в берлогу, я привел кабинет в относительный порядок – смахнул марлей кровь со стола, примотал бинтом толстый ватный тампон к очередному надрезу, убрал испачканные в крови инструменты и накинул пиджак на себя.