Михаил Злобин - Медиум [litres]

– Без проблем. Куда мне подъехать?

– Давай лучше я к тебе. Куда скажешь, туда и приеду. И будь ласков, постарайся раньше времени наши карты не раскрыть.

Даже по голосу было слышно, что Петренко расплылся в улыбке Чеширского кота.

В зале суда на моем процессе оказалось весьма многолюдно. Вездесущие журналисты каким-то образом прознали обо всем, и уже пестрели заголовками интернет-издания: «Известный экстрасенс начал перестрелку на парковке», «Московский медиум, вооруженный травматическим пистолетом, устроил бойню средь бела дня» или, мой самый любимый: «Секирин застрелил водителя из-за неправильно припаркованного автомобиля». В общем, отрывались стервятники как только могли. Вот и сейчас в зале вдоль стен тёрлось, наверное, с десяток представителей от различных СМИ, вооруженных кто чем. Кто с камерами, кто с микрофонами, кто с фотоаппаратами. Снимали не столько меня, сколько пострадавшую сторону – того самого бугая из «Воина», на лице которого все еще виднелись следы нашего с ним спарринга, а сопровождал его тщедушный щуплый мужичишка в наглаженном костюме.

На правой руке амбала, куда я засадил ему последний патрон из барабана, красовался огромный желтушный синяк, расплывшийся настолько, что даже заползал под длинный рукав, а сорванная резиновой пулей кожа уже покрылась толстой темной коростой. Выглядело хоть и неприятно, но совсем неопасно для здоровья.

Здоровяк кидал в мою сторону угрюмые взгляды, но я бы не назвал их многообещающими или мстительными. Скорее, они были опасливые и настороженные. Попыток заговорить со мной в зале суда он также не предпринимал.

Но вот вошла судья – женщина, уже шагнувшая за границы бальзаковского возраста, слегка худощавая, со строгим лицом и огромным начесом, делающим ее голову похожей на чупа-чупс. Все поднялись со своих мест, выказывая уважение представительнице Фемиды, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь редкими покашливаниями и шорохом одежды.

Объявив о начале заседания, судья ударила деревянным церемониальным молотком по подложке (вот любят же у нас западные традиции перенимать!) и позволила прокурору зачитать разбираемое дело. Дальше встал секретарь заседания, объявил о явке всех сторон разбирательства, и потекла вязкая судебная рутина. Монотонным полумеханическим голосом, лишенным даже намека на эмоции, нам разъясняли права, напоминали об ответственности, зачитывали состав суда, участников дела и прочее смертельно нудное бла-бла.

Наконец, слово дошло до стороны обвинения, и все присутствующие заметно оживились, особенно журналисты. Худой мужичок в костюме, выглядевший рядом с «пострадавшим» верзилой чуть ли не подростком, бодро вскочил, поправил очки, и начал без бумажки вещать на весь зал удивительно хорошо поставленным глубоким голосом, который совершенно не вязался с его субтильной внешностью.

– Уважаемый суд! Двенадцатого числа сего месяца произошло вопиющее нарушение гражданских и конституционных прав моих клиентов – Бориса Дерзюка, Анатолия Гумерова, Сергея Линских и Артёма Мурактаева. Вот этот гражданин , – мужик сделал выразительный жест в мою сторону, умудрившись выделить слово «гражданин» такой уничижительной интонацией, что уж лучше б он меня свиньей назвал, – посягнул на здоровье четверых россиян, да не просто посягнул, а с применением огнестрельного оружия ограниченного поражения! Причина конфликта, как бы сейчас она ни звучала ничтожно и несущественно, это всего лишь небольшое дорожное… даже не происшествие! Событие!

Сделав театральную паузу и окинув взглядом затаивший дыхание зал, очкарик оценил эффект своей речи. Судья явно скучала, журналисты усиленно внимали и записывали, пристав, повидавший уже всякое в этом зале, считал от скуки сонных мух на потолке, секретарь судебного заседания лихорадочно стенографировал.

– Мой клиент, пострадавший, кстати, больше других, вел автомобиль, выезжая с парковки тренажерного зала, где они с товарищами занимались спортом, культивируя здоровый образ жизни. Так вышло, что из-за недостаточного водительского опыта Борис слишком сильно отпустил педаль газа, поэтому его автомобиль заглох прямо посреди проезжей части.

Услышав такую откровенную лажу, я не удержался и фыркнул, отчего на мне тут же скрестились взгляды судьи и выступающего.

– Вы хотите что-то добавить? – едко процедил очкарик, вперившись в меня диким взглядом, который так и говорил мне: «Ну, давай, вякни еще что-нибудь, чтоб я мог тебя размазать!»

– Нет-нет, что вы. Я дождусь, когда уважаемый суд предоставит мне слово, – поспешно открестился я от такой чести, чем, как мне показалось, заработал обратно только что было потерянный пунктик у судьи. Саныч же, сидя слева от меня, вообще не подавал никакого виду, что что-то случилось. Он просто молча излучал азартное предвкушение, внешне пытаясь оставаться собранным и насупившимся. Однако уголки его губ то и дело подрагивали, намереваясь поползти вверх, и тот непрестанно пытался с ними совладать.

– Тогда я попрошу вас, гражданин обвиняемый, соблюдать тишину до конца моего выступления. Спасибо.

А это он уже зря. Со своего места я прекрасно разглядел, как поползла вверх бровь у судьи, чего совсем не заметил выступающий, отвлекшись на меня. На ее лице прямо-таки печатными буквами было написано: «В этом зале ты можешь просить что-либо только через меня, так не много ли ты себе позволяешь?» Однако она предпочла промолчать и не заострять на этой оговорке внимания.

А облаченные в костюм мощи все продолжали ораторствовать.

– И когда машина моего клиента остановилась, сзади раздалось без преувеличения истеричное бибиканье. Это, как вы понимаете, уважаемые господа, обвиняемый спешил по своим архиважным делам. И не успел даже смолкнуть звук сигнала его дорогого спорткара, как…

– Ваша честь, заявляю протест, – впервые с начала заседания голос подал Петренко. – Стоимость автомобиля моего подзащитного никоим образом не относится к рассматриваемому делу, и в данном контексте выглядит попыткой манипуляции, призванной обрисовать его образ как негативный.

– Поддерживаю защиту, – судья важно кивнула, разрешая Санычу сесть, – сторона обвинения, поменьше эмоций в своем выступлении. Продолжайте.

– Конечно, ваша честь! Прошу прощения… так вот! Обвиняемый, не дав даже времени среагировать, выскочил из своего спорткара …

Неугомонный представитель Бориса не смог молча проглотить замечание, поэтому просто убрал из своей речи слово «дорогой», особо выделив голосом «спорткар», подразумевая, что такой автомобиль не может дешево стоить. Все-таки дурак он, хоть и очки напялил. Даже я, бесконечно далекий от судебных заседаний человек, и то понял, что судье этот выпад очень не понравился. Особенно после сделанного секунду назад замечания. И хоть законом предписывается судьям быть беспристрастными, но все мы люди, и каждый понимает, что ни о какой объективности и справедливости не может идти речь, когда в дело вмешивается даже толика эмоций. Судя по донесшейся от моего адвоката волны снисходительного веселья, он размышлял схожим образом.