Михаил Злобин - Медиум [litres]

Так вот ты какой, авторитет московский… надо же, встретил бы на улице, ни за что б не подумал. С виду вполне приличный человек, разве только глаза у него какие-то волчьи…

Честно, после этих слов и излившейся вместе с ними на меня эмоциональной грязи я перетрусил не на шутку. Было невероятно страшно осознавать, что со мной эти люди сейчас могут сделать в этом заброшенном подвале абсолютно все, что придет в их воспалённые разумы. Страшно стало осознавать, что я уже никогда не увижу белого света и не вдохну полной грудью прохладного осеннего воздуха, не полюбуюсь закатом на Москве-реке. От невыносимой тоски защемило в груди, и перед глазами помимо моей воли возник образ улыбающейся мамы. Мама… как же давно ты ушла… прости, что редко вспоминал о тебе.

Больше всего мне хотелось опустить голову вниз и отвести взгляд, изобразив запуганного и затравленного пленника, кем я, собственно, и являлся. Может, даже немного помолить о пощаде, поунижаться, посулить любые деньги за свое освобождение, предложить… да что угодно предложить, лишь бы не быть замученным в этих глухих застенках!

Но я прекрасно понимал, что это нисколько мне не поможет, а только лишь раззадорит подонков, ведь для них нет ничего слаще чужих страданий и страха. Прямо как и для меня.

Слабый огонёк надежды потух, не успев даже как следует разгореться, залитый эманациями изуверского наслаждения, которое сейчас источал Штырь, сверля меня многообещающим взглядом. И чем дольше я ощущал его эмоции, тем больше пугался. Боже, да он ведь просто конченый садист и больной придурок! Куда я попал…

И будто этого осознания мне было мало, меня поспешила «подбодрить» внезапно пробудившаяся логика, шепнувшая мне, что нападение с похищением – это не то событие, после которого человека отпускают на все четыре стороны с добрым напутствием. Судя по всему, и сам Штырь здесь объявился по одной простой причине – он просто хотел лично поиздеваться надо мной, прежде чем мой бездыханный труп забросают мусором в каком-нибудь подземном отнорке.

Мой болезненно пульсирующий мозг с некоторым трудом воспринимал посылы моего дара, который улавливал то садистское предвкушение, что исходило от большинства присутствующих, яснее любых логических доводов говорил мне о том, что в глазах этих людей я уже не жилец и что умирать я буду долго и мучительно.

– Что ты притих, голубчик? Страшно стало? – Штырёв омерзительно улыбался, отсвечивая каким-то полусумасшедшим огоньком в глазах. – Правильно, что боишься меня! Но, может, прежде чем я начну с тобой веселиться, ты мне коротко поведаешь, где ты научился так ловко руками махать и стрелять? Нет, правда! Нам с пацанами очень любопытно! Мы, стыдно признаться, даже надумать успели невесть что о тебе! А ты оказался каким-то колдуном из телевизора. Вот как так, а?

Эх… хотелось, конечно, потянуть немного времени, да только что я мог ответить на это? Не рассказывать же про свой дар, способность поглощать чужую боль, разгоняя ей свой организм, про тренировки тела и восприятия на запредельных для человека скоростях? Хотя если уж это будут мои последние слова, то можно и не хранить больше эту тайну?

– Ну что ты замолк, выродок? – Штырь схватил меня за волосы и тряхнул так, что клацнули зубы, а сразу же следом за этим щеку обожгло хлестким ударом тыльной стороной ладони. – Где теперь твоя смелость?! Ссышь даже словечко вымолвить, а?!

Я посмотрел в глаза этого скота в человеческом обличье, и меня снова окатило потоком жуткого отвращения от его эмоций. Совершенно гнилой человек, который упивался своим превосходством и минуткой абсолютной власти над скованным пленником. Впервые в жизни я познал неистовое желание не просто убить, а жестоко изничтожить, превратив в месиво из плоти и костей, человека, который стоял передо мной. Уж кто-кто, а конкретно эта тварь заслуживала подобной участи. Я не просто чувствовал это, я видел эту скверну и погань в нем, что отравляли вокруг него даже воздух, которым он дышал. Следом за этим жгучим желанием пришел гнев на самого себя, за собственное бессилие и за проявленную беспечность. Поехал прокатиться по Москве, блин…

Этот порыв безнадежной ярости вытеснил страх за собственную жизнь. Теперь мне хотелось ругаться и сквернословить, не позволяя себе хоть в чем-то унизиться перед этой компанией ублюдков.

– Мне казалось, что это ты на меня натравил своих крысенышей, а сам осмелился высунуться только тогда, когда я оказался закован. Тебе ведь даже не хватит духу снять с меня наручники. Так и кто же из нас двоих ссыт, Штырь?

– Ха-ха! Пацаны, да у нас тут юморист нарисовался! – Пацаны послушно гоготнули на реплику своего босса, который за показным весельем пытался скрыть вспышку ярости, обуявшую его от моих слов. – Не для того тебя ловили, чертила, чтоб сейчас наручники снимать!

Для придания весомости своему изречению авторитет с широкого размаху залепил мне кулаком в живот, отчего воздух со свистом покинул мои легкие и еще полминуты никак не мог туда пробиться.

Обретя вновь способность дышать, я сморгнул выступившие на глазах слезы.

– Вот видишь, Штырь, я оказался прав. Здесь ссыкло только ты один. – Прошипев эту фразу, я попытался плюнуть в нависающее надо мной лицо, но слюны в пересохшем рту было не очень много, да и своей густотой она могла посоперничать с улиточным муцином, так что я только запачкал себе подбородок, так и не попав в своего пленителя.

Штырь сперва отшатнулся, брезгливо скорчившись, а потом, поняв, что сумел избежать моего снаряда возмездия, мерзко расхохотался.

– Борзый, сучара? Ну сейчас я тебя обломаю… Боров, дай-ка мне зубочистку свою.

Подошедший Боря (надо же, какое, оказывается, подходящее у него прозвище) протянул мужчине строгого вида складной нож с вороненым клинком, противно при этом ухмыляясь. Штырь ловко махнул рукой, выбрасывая лезвие, а другой больно схватил меня за нос, сильно сдавив двумя пальцами. Навалившись мне на ноги, чтобы я не мог его пнуть или оттолкнуть, он паскудно осклабился.

– Ну что, петух?! Сделаем из тебя Буратину? Ха-ха-ха!

Посмеявшись над собственной шуткой, авторитет стал подносить нож к моему лицу, явно намереваясь отрезать мне нос.

В отчаянной попытке остановить это издевательство, я лихорадочно сформировал из остатков запаса своей Силы нечто напоминающее скрученный жгут, который затем наподобие сверла ввинтил в область груди нависающего надо мной садиста.

Я еще никогда таким образом не пробовал применять Силу. Я знал, что ее направленное прикосновение пугает людей, причем пугает сильно, вплоть до панических припадков. Но я, осознавая возможные последствия, никогда еще не пытался воздействовать ни на кого таким огромным количеством энергии. По моей теории, такое концентрированное воздействие должно было спровоцировать колоссальный выброс гормона страха, который, как уже давно доказано, способен заставить сердце даже здорового человека сократиться настолько сильно, что из-за наступившего спазма оно просто перестанет биться.