Руслан Михайлов - ПереКРЕСТок одиночества [#3] [СИ]

— Но точный диагноз поставлен не был?

— Мне? Не был. Но были и те, кому врачи сказали, что им жить осталось от силы пару месяцев. Они угодили сюда — и прожили долгую жизнь.

— В тюремной камере.

— Охотник… хватит! — рявкнул Гордиян — Ты просто видно считал себя все это время самым здоровым из здоровых! Но что, если тот, кто тебя сюда тайком сосватал, увидел в твоей груди или там животе опухоль или еще что? Что если он спас твою жизнь? И если ты в этом убедишься — ты продолжишь ненавидеть хозяев этой планеты?

На мне скрестились ждущие ответа взгляды. Помолчав, я глянул наверх и буднично заявил:

— Надо готовиться к восхождению. Давайте в тепло, а? Там все и обговорим…

***

— Мир сошел с ума. И хорошо, что это случилось до моего рождения — я могу не винить себя в случившемся.

Выдыхая вместе с облаком пара эти слова, я висел на быстро покрывающейся инеем веревке с крюком, зацепленным за острый скалистый выступ.

— Что? — с недоумением и усталостью прохрипел снизу Гордиян Трофимович, болтающийся парой метров ниже, стоя ногами в веревочной петле.

— Просто выражение — ответил я, чуть отдышавшись.

— Мудрец из наших?

— Нет — улыбнулся я под шерстяным шарфом закрывающим низ лица — Это слова одного столичного интеллигента. Он повторял их каждый раз, когда видел нечто странное и глупое на столичных дорогах. Непонятную аварию… переход дороги в неположенном месте…

— И к чему ты это?

— Ты не тянешь, старик — жестко произнес я, наклоняя голову и встречаясь взглядом с Гордияном Трофимович.

Я намеренно использовал слово «старик» и столь грубые слова. Не для того, чтобы обидеть. А для того, чтобы пронять упертого старика до самых печенок и заставить его наконец принять то, что он понял уже на первых метрах подъема, но сопротивлялся этому открытию до тех пор, пока окончательно не выдохся.

От подножия скалы нас отделяло всего пятнадцать метров, но что это были за метры… они дались слишком далеко.

— Этот подъем не по твои силы, Гордиян Трофимович. Уж не обессудь, но…

— Да понял я — прокашлял бывший сиделец и обреченно махнул рукой — Спускай меня, Охотник. И прости уж, что я себя по глупости мужиком посчитал…

Рассмеявшись, я покачал головой и с моей шапки полетел мелкий снежок:

— Мужиком не сила делает, а решительность, Гордиян Трофимович. Я знавал многих молодых, кто побоялся бы и подойти к этой скале под мертвым городом чужих… Так что ты мужик из мужиков.

Осторожно стравливая веревку в то время, как старик медленно спускался, цепляясь за каждый уже пройденный нами уступ и щель, я внимательно наблюдал, но он вполне справлялся, действуя пусть на пределе истощившихся сил, но при этом не впадая в панику и не поддаваясь обессиленной безразличности.

Спустившись следом, я стряхнул с себя снег, помог подняться сидящему прямо на промороженном камне окончательно понурившемуся старику и почти потащил его к стеклянной «дрезине».

— Спасибо — прохрипел старик.

— Да было бы за что — хмыкнул я, открывая ему дверь.

Ввалившись внутрь, мы кивнули страхующим нас двоим луковианцам, выглядящим как престарелые братья близнецы с их одинаковыми прическами, аккуратными шкиперскими бородками, свитерами с высоким горлом и сочувственными улыбками. Вунсо и Локло Торичи. Не родственники. Одни из самых молодых в луковианском Убежище. Их задача была простой — наблюдать, в случае падения подобрать, дотащить до вагонетки и гнать за помощью, оказывая по пути медицинскую помощь — оба были этому обучены на «крепком фельдшерском уровне», как пояснил мне Панасий.

В этот раз такая помощь не понадобилась. Зато уже через минуты мы были укрыты одеялами, а сверху прикрыты шкурами, следом с нас содрали утепленные перчатки и принялись растирать руки. После быстрой процедуры нам дали по кружке чая, а на маленькой тарелке подали несколько кубиков кускового сахара и завернутых в фантики конфет. Рассасывая стремительно тающий кубик сахара, я мелкими глотками пил горячий чай и не отрывал взгляда от покачивающейся на стене веревки. Хорошо… этот участок пути мне уже знаком. Немного восстановлю силы и повторю попытку. Если не сумею и придется вернуться — то следующий заход будет уже завтра. Рисковать и пытаться пробиться вверх на одном упорстве, не подкрепленном ни умением, ни запасом сил, я не собирался.

Если же и завтра не получится… то штурм скалы я отложу — пора возвращаться в родное Убежище.

Даже сейчас я поступаю глупо. Нерационально. Куда мудрее было бы сначала нагрузить вездеход тем, чего так не хватает в Бункере и доставить припасы — тот же корнеплод в долгосрочной перспективе выглядит очень многообещающей прибавкой к продовольственной корзине бывших сидельцев. Еще мне обещали теплую удобную одежду, а за успешное покорение стены, чтобы закрепить на ее гребне пару веревок я выторговал удвоение количества даров. И вполне мог бы получить часть будущей оплаты авансом. Риск сорваться и разбиться велик…

Глянув на продолжающего задыхаться Гордияна, я покачал головой, удивляясь упертости этого жилистого старика — он продолжал жадно глядеть на непокоренную стену, лишь краем уха вслушиваясь в сочувственные слова луковианцев.

— Я подниму тебя — уверенно сказал я, отставляя опустевшую кружку и осторожно цепляя с тарелки конфету — Подниму на веревках до самого верха, раз уж ты так сильно хочешь туда попасть.

— Хочу… я хочу…

— А зачем? Просто увидеть?

— Это цель… цель… понимаешь?

— Понимаю — вздохнул я, поднимаясь и сбрасывая с себя шкуры — Понимаю…

Как я быстро убедился, в медленном осторожном подъеме самое главное это сохранение сил и трезвый расчет.

Тянуться к той многообещающей широкой щели? Или лучше сделать мелкий шажок в сторону и сделать небольшую передышку на достаточно широком карнизе, после чего закрепить веревку с помощью узлов или самодельного крюка с петлей?

Во всех случаях мне удалось сдержать дурацкий авантюрный порыв и проявить разумную осторожность. А если в душе начинало шевелиться что-то мальчишеское и нетерпеливое, мне хватало двух взглядов, чтобы прийти в себя. Первый взгляд вверх — на торчащую из щели замерзлую ногу покойника. Второй взгляд вниз — на отдаляющуюся с каждым метром стеклянную повозку. Сбивая сосульки и ледяные глыбы, в снежном облаке я медленно поднимался наверх, оставляя за собой ломанную линию причудливого вертикального графика. Примерно через каждые десять метров я останавливался и глядел на столь же допотопный термометр явно не нашего производства, похожий на часы луковица с красивой медной крышкой и циферблатом под ней. Только вместо времени устройство показывало температуру.