Дмитрий Силлов - Закон Хармонта [= Никто не уйдёт] [litres]

– По ходу, Шухарт нашел свою семью, – сказал Цмыг. – Ну что ж, все счастливы, значит, нам можно сваливать.

– Ага, – безразлично отозвался Эдвард. – Но только всем вместе. А ты, если хочешь, можешь попробовать свалить в индивидуальном порядке.

Цмыг скользнул взглядом по кораблям пришельцев, по танкам, стоящим на плацу словно спичечные коробки, которые вот-вот заполыхают, подожженные шаловливой детской рукой, и мотнул головой.

– Да я это… Я что? Я ж как все…

– Ну, если «как все», то давай за мной, – произнес ученый, резко разворачиваясь и бросаясь в короткий боковой коридор, оканчивающийся дверью с надписью над ней «Лаборатория артефактов»…

Дверь была мощной с виду, вроде даже как стальной, но слетела от одного удара бронированным ботинком в замок. Стальные штыри, вделанные в хлипкий бетонный косяк, разворотили его, и дверь просто рухнула на пол вместе с рамой, словно костяшка домино, сбитая щелчком ногтя.

– Вот таким образом, – сказал Эдвард Цмыгу, слегка обалдевшему от такого поворота. И пояснил: – Дилетанты ставили, к арматуре надо косяк приваривать. Вот у нас в России порой двери в квартиры ставят – направленный взрыв не всегда берет.

Проговаривая все это, ученый шел прямо через облако бетонной пыли, мимо шкафов с бронированными стеклами, за которыми мерцало множество артефактов. Какие-то в колбах и склянках с растворами, а некоторые прямо так, на полках лежали, дожидаясь своей очереди лечь в рефрактомер или в еще какой-нибудь хитрый прибор, коих внутри громадной лаборатории было множество.

Но русского ученого интересовал строго определенный предмет. Один из самых ценных в Институте, который хранился под толстым колпаком из многослойного бронестекла на особой металлической подставке с вделанной в нее бронзовой табличкой «Магнитная ловушка имени Кирилла Панова».

– Она нам и нужна, – удовлетворенно произнес Эдвард, нанося по колпаку мощнейший удар ногой, многократно усиленный приводами костюма.

Но стеклоброня, защищающая уникальную «магнитную ловушку», в просторечии именуемую сталкерами полной «пустышкой», на удар не отреагировала никак. Как стояла, так и осталась стоять, а вот ученого отдачей назад отбросило неслабо. Как на ногах он устоял, извернувшись в воздухе, словно кошка, – загадка. После чего выдал серию слов на русском языке, для Цмыга непонятных. Но по интонации было ясно, что колпак и знаменитая «пустышка» только что были изощренно обложены отборными матюгами.

– Не так надо, – сказал Карлик, отодвигая русского ученого и делая шаг к колпаку. – Сверху надо бить, по маковке, где схождение слоев бронестекла. Там у него слабая точка.

И долбанул кулачищем сверху вниз, с одновременным приседом и утробным хеканьем, будто молотом по наковальне приложил.

Эффект превзошел все ожидания. Бронестекло мгновенно покрылось сеткой белых трещин, за которыми скрылись контуры «пустышки», лишь синее сияние пробивалось наружу через частую паутину.

– Вот таким образом, – удовлетворенно выдохнул Цмыг. После чего аккуратно ввел пальцы в небольшой пролом, образовавшийся на вершине колпака, и, поднапрягшись, разодрал его на два лоскута – после мощного удара защита «пустышки» больше напоминала по структуре не стекло, а плотную ткань.

– Один-один, – кивнул Эдвард. – А теперь, лаборант, хватай магнитную ловушку – и бегом за мной.

– Это запросто, – усмехнулся Карлик, легко снимая с подставки тяжеленный артефакт.

Шухарт шел за своими, держа пистолет на весу в расслабленной руке. Тем не менее он был готов выстрелить в любого, кто попытается заступить дорогу самым близким для него… людям?

Нет, конечно, они были уже не люди, это Рэдрик осознавал абсолютно четко. Но в то же время – какая разница? Гута, Мартышка, отец… Кем бы они ни стали, для него, Рэда, они всегда останутся самыми близкими существами, дороже которых нет никого на свете. И плевать, что там думают высоколобые ученые, гвардейцы, провожающие их удивленными глазами, плевать, что там думает себе весь окружающий мир по поводу его семьи. Эта семья – его, Шухарта, это его жена, дочь и отец, неважно, живой, умерший или воскресший. Неважно, как они изменились, плевать, что они не узнаю́т его больше. Главное, что он узнает их всегда, в любом обличье, и порвет глотку любому, кто попытается их обидеть.

И он шел за ними, мимо танков, пропахших дизельным топливом и разогретым металлом, мимо гвардейцев, на лицах которых застыл животный страх, задавленный собственной волей и командирским приказом, что все вместе принято называть решительностью. Он шел к границе Зоны, к которой со стороны завода медленно приближались шесть больших турбоаппаратов. А еще из синего зарева, почти достигшего неба, вылезало что-то величественно-жуткое, и откуда-то уже ясно было, что когда эта огромная хреновина полностью вползет в наш мир, то ни танки Квотерблада, ни даже ядерные бомбы всего мира ни черта не смогут с ней сделать. Потому что если мы со свалками этих пришельцев до сих пор не разобрались, ничего понять не смогли, в их отходах копаясь, то военная мощь чуждой цивилизации, превосходящей нас по развитию многократно, просто зачистит этот мир, истребит в ноль дерзких клопов, посмевших куснуть представителей высшей расы.

Но Рэду было плевать на все это. Если суждено им всем умереть, он умрет вместе со своей семьей, и это единственно верное и правильное решение для настоящего мужчины. Не можешь защитить своих – значит, сдохни, потому что, если даже спасешься, все равно не сможешь жить с таким грузом в душе и рано или поздно сам вышибешь пулей из своей головы тяжелые мысли вместе с мозгами. Это Шухарт про себя знал совершенно точно…

Любому жителю Хармонта известно, насколько опасна Зона, начинающаяся сразу за институтским двором. Но родные Шухарта шли вперед, без детекторов и промеров огибая старые, габаритные аномалии, как обычный человек обходит по краю большие лужи после дождя. А малые просто нехотя отползали в стороны с их пути, становясь на некоторое время видимыми, похожими на куски студня или на медуз, потревоженных во время штиля.

«Ничего удивительного, – думал Рэд, следуя за своими. – Они просто уже стали частью Зоны, а ты прошел этот путь лишь наполовину. Ты уже чувствуешь аномалии и артефакты, как волк, по запаху находящий капканы и добычу. Еще немного, и ты тоже превратишься в ходячий кусок Зоны с глазами цвета “ведьмина студня”. Может, оно и к лучшему, может, тогда я смогу быть ближе к моей семье… Но нет, вряд ли. Еще пара минут, и боевые машины пришельцев размажут нас как муравьев, раскатают в мясную пленку отряд Квотерблада, а потом примутся за Хармонт и за весь остальной грёбаный мир…»