Михаил Казьмин - Царская служба [СИ]

— Поскольку в настоящее время именно я являюсь вашим командиром, то со мною вам и надлежит согласовать время вашего обращения к штаб-лекарю Труханову относительно заключения о невозможности продолжать службу, — официальным тоном произнес Лахвостев.

— Причем наступит это время никак не раньше, чем будет изловлен маньяк, — продолжил я за моего командира.

— Отрадно видеть такое взаимное понимание, — улыбнулся майор. — И такую веру в успех нашего дела.

— А это не вера, Семен Андреевич, — ответил я. — Это уверенность, основанная на знании и понимании порядка вещей.

— Хм, сказать по чести, Алексей Филиппович, я успел отвыкнуть от вашей манеры выражать свои мысли, — если Лахвостев и удивился, то ловко скрыл удивление одной этой фразой. — Поясните.

— Маньяк, каким бы хитрым и изворотливым он ни был, остается, во-первых, одиночкой, а, во-вторых, человеком, душевно и умственно неполноценным, — напомнил я очевидную, как я считал, истину. — Мы же, представители власти и закона, многочисленны, действуем совместно и слаженно, а главное, наши умы и души не поражены болезненными искажениями образа Божия в человеке. А порядком вещей и здравым смыслом предусмотрено, что никакая удачливость, никакое везение никогда не позволят одиночке одержать верх над организованной силой и не дадут человеку ущербному превосходства над людьми правильными.

— Сразу видно университетское образование, — Лахвостев ответил не сразу, на осмысление моих слов у него ушло минуты полторы. — Но убедиться в вашей правоте я бы предпочел самым наглядным образом — увидев пойманного маньяка.

— Убедитесь, Семен Андреевич, — заверил я своего начальника, — и убедитесь тем самым образом.

…Да, госпиталь я наконец-то покинул. Штаб-лекарь Труханов, все еше находясь под впечатлением от моей идеи с составлением историй болезни, выпустил меня, можно сказать, по высшему разряду. Мало того, что написал тот самый эпикриз, выписку, если говорить словами из прошлой жизни, так еще и сделал мне ценный и полезный подарок, подрядив умельца из приписанных к госпиталю нестроевых изготовить для меня трость. Трость, сделанная не знаю даже из какого дерева, вышла удобной, красивой и даже на вид прочной, правда, не шибко легкой. Ну да и ладно, мне ж опираться на нее, а не в руках вертеть.

Попытки подступиться к Лиде я делал еще дважды, и оба раза с тем же результатом, как и в первый раз, то есть безрезультатно, если говорить без обиняков. Та манера реагировать на мои заходы, что выбрала для себя Лида — «я согласна, но ни шагу навстречу не сделаю» — совсем не подталкивала к продолжению. Ну какое, скажите, удовольствие можно получить от обладания женщиной, которая ведет себя как неодушевленный предмет? Нет, я готов допустить, что кому-то и такое понравилось бы, но это точно не я. Смешно, но я не знал, что мне делать — повторять снова и снова, надеясь, что рано или поздно Лида ответит, или же отложить свои попытки до лучших времен, которые неизвестно когда наступят. Да и как я узнаю об их наступлении? Вариант с любовной магией я так и не рассматривал, все-таки в данном случае это было бы не то. Ладно, пока об этом хватит.

Выбравшись из госпиталя, я отправился на нашу с майором Лахвостевым квартиру. С извозчиками в городе было не очень, трудности военного времени все-таки, поэтому Федор Антонович отрядил одну из приписанных к госпиталю повозок на доставку все еще числящегося на службе подпоручика Левского-второго (первым из состоящих на военной службе Левских числился Васька) к месту дислокации. Прибыв на квартиру, я с удовлетворением отметил, что тут не изменилось ничего, разве что мой денщик без начальственного пригляда слегка расслабился, но это несложно и недолго исправить. Впрочем, нет, кое-что изменилось — Семен Андреевич обрадовал меня известием о некотором подешевении сластей, и хотя к довоенному уровню цены еще не вернулись, но и то уже было неплохо. Вот мы и сидели, по старой привычке, с чаем да пряниками и обсуждали наши дела.

— А скажите, пожалуйста, Семен Андреевич, — начал я, когда пауза в нашей беседе чрезмерно, на мой взгляд, затянулась, — вы же старшего Бразовского, получается, боевой магией поразили?

— Видите ли, Алексей Филиппович, — не сразу ответил Лахвостев, — на ваш вопрос можно и утвердительно ответить, и отрицательно.

— Это, простите, как? — не удержался я.

— Это так, что любую магию, применяемую в бою, можно поименовать боевой, — с легким укором ответил Лахвостев. Кажется, моя непонятливость ему не понравилась. — А вот боевой магии как таковой, то есть специфических боевых магических приемов и практик, неприменимых нигде, кроме как на войне и на охоте, к нашим дням считайте что и не осталось.

— Почему? — мне стало интересно. Удачно как вышло, сейчас, похоже, я и разберусь с вопросом о боевой магии…

— Потому что хорошего стрелка из ружья выучить получается намного проще и быстрее, чем плохого боевого мага, — Лахвостев, похоже, даже удивился, как я не смог сам догадаться. — Про хорошего боевого мага я и не говорю, тут годы и годы нужны. И потому что если вам вдруг придет в голову попробовать остановить магией ружейную пулю, делать это я вам настоятельно советую не с той пулей, которая летит в вас. Причин исчезновения боевой магии немало и иных, но эти — главные.

— А жаровой зажим? — вспомнил я свою беспокойную юность.

— А вы, прошу простить, почему именно о жаровом зажиме спросили? — неожиданно заинтересовался Лахвостев.

— Побывал в нем однажды, — пришлось мне признаться.

— Вот как? — удивился майор. — И, уж простите еще раз, сколько вам удалось продержаться?

— Я на часы не смотрел, сами понимаете, — я даже руками развел, — но люди, которые врать не станут, сказали, что полминуты.

— Полминуты?! — изумился Лахвостев. — Как вам это удалось?!

— При мне была шашка, прикрылся ею, выставив перед собой, — объяснил я.

— Хм, слышал, что это дает некоторую защиту, но никогда не видел, потому и не верил — с сомнением произнес майор.

— Дает, — подтвердил я. — Иначе бы мы с вами сейчас не беседовали.

— Что ж, благодарю, буду знать, — Лахвостев с явным удовольствием отхлебнул чаю. — А вот Бразовский-старший, судя по всему, того не знал, на чем и погорел. Точнее, поджарился, — кровожадно усмехнулся мой начальник.

Что ж, ощущение было мне знакомо, так что какие мучения пришлось пережить старшему Бразовскому, я примерно представлял. Именно что примерно — у меня-то до необратимой стадии, слава Богу и спасибо монахам, так тогда и не дошло. И да, может, кому-то это покажется излишней жестокостью, но никакого сочувствия к этой конкретной жертве жарового зажима я не испытывал. Мало того, что отец Бразовского и Буткевича был организатором и вдохновителем воровства денег у казны и нормальной еды у солдат, так еще и на моего командира с мануалом кидался и диффертурную патологию наводил! Останься я сейчас один, много толку от меня в поисках маньяка было бы? Правда, пока вообще никакого нет, но так я ж еще и не начинал всерьез-то…