Михаил Казьмин - Царская служба [СИ]

Но с боевой магией интересно получилось, ничего не скажешь. Расстреляли, стало быть, всех боевых магов из ружей, так ведь получается. Интересно… Опять же, Левенгаупт пишет, что боевую магию наиболее широко практикуют в Центральной и Южной Африке, Корее и Японии, ранее практиковали еще в Сибири до ее завоевания русскими и в Центральной и Южной Окказии до испанского завоевания. То есть большинство боевых магов в свое время русские и испанцы попросту перебили из огнестрельного оружия. А потом победители и сами перестали использовать боевую магию, убедившись, как справедливо отметил мой начальник, что хорошего стрелка из ружья обучить проще. Ну и ладно. Хотя один вопрос так и оставался пока что непроясненным, но эту проблему я решил тупо и просто, спросив Лахвостева:

— Семен Андреевич, а вы как тем же жаровым зажимом овладели? Я, например, про такой и не слышал, пока сам в него не попал…

— Я же в Иркутске долгое время служил, — ответил майор. — У тамошних бурят это еще сохранилось кое-где. А мне интересно стало, да и по служебной надобности пришлось несколько таких случаев расследовать…

Рассказчик из Лахвостева, честно говоря, так себе. Но тут он рассказывал настолько интересные вещи, что свои претензии к его манере изложения я задушил на корню, остатки их убрал подальше, и слушал, только что уши не развесив. Боевую магию буряты использовали исключительно во внутренних разборках, да еще против китайцев и монгол, и распространена она была не сказать, чтобы так уж сильно, но вот основательность, с которой буряты готовили своих боевых магов, впечатляла. Допускали к учению только мальчиков, которых отбирали, едва только у них обнаруживалась одаренность, и учили их двенадцать лет, причем это считалось первоначальным обучением. Отучившись эти двенадцать лет, начинающие боевые маги проходили испытание, после которого успешно его выдержавшие поступали в персональное учение к шаману, и когда тот решал, что у него им учиться больше нечему, становились учениками нойонов — так у бурят называются их князья, которые все поголовно тоже одаренные. Мне было жутко интересно узнать, каким образом русскому офицеру удалось попасть в учение к шаману и нойону, причем именно и только в учение, а не в полное подчинение, как это происходит у бурят с учениками, но Семен Андреевич об этом говорил как-то очень невнятно, явно многое недоговаривая.

— Вот так и научился, — завершил Лахвостев свой рассказ. — Не знаю уж, напрасно потратил время или как…

— Ну раз со старшим Бразовским справились, значит, не напрасно, — подлил я бальзама на начальственную душу.

— Это так, — не стал спорить Лахвостев. — Но иной раз думаю, что не потрать я тогда время и силы на овладение этим умением, остались бы они на что иное. Вот на предвидение то же, хотя бы. Я же не только жаровой зажим, я и еще многое другое из боевой магии знаю и умею. И послушайте, Алексей Филиппович, знающего человека: не лезьте в это. Не стоит оно того, совсем не стоит. Лучше пистолет револьверный себе приобретите да научитесь им владеть. Вещь не дешевая, но очень действенная.

Ну, с этим-то я спорить не стал. Тем более, револьвер у меня как раз был. Хм, достать, что ли, из дорожного чемодана? На войну я его с собой не брал, чтобы не возиться со снаряжением барабана, и не прогадал — ни разу не попадал там в такое положение, в котором револьвер мне прямо так уж и пригодился бы. А тут… Кто его знает, того маньяка, как и зачем он Буткевича выследил, но результат-то я видел… И оказаться на прозекторском столе мне совершенно не хотелось. Вот ни капельки, честное слово!

Тут я и поделился с Лахвостевым своими соображениями насчет того, что за личиной Парамонова скрывается некто, имеющий прямое отношение к городскому купечеству. Семен Андреевич в ответ обрадовал меня рассказом о том, что губные и сами это не хуже нас с ним понимают, а потому уже начали поиски в купеческой среде. Честно сказать, я тут не завидовал ни губным, ни купцам — их взаимная неприязнь, основанная на истовой вере губных в воровскую сущность купцов и столь же стойкой убежденности купцов в том, что губным от них только взятки и нужны, обещала тем и другим немало неприятностей самого разного свойства. Я же, когда мы с чаепитием закончили и готовились уже отойти ко сну, думал о другом.

Явный купеческий след, тянувшийся за фиктивной личностью Парамонова, нашептывал, что в деле могут иметь место и, так сказать, крайние методы конкуренции. Боюсь, придется еще долго и старательно разбираться, кому и на какие суммы перебегали дорожку Пригожев с Аникиным, и какое отношение к купеческим разборкам имел фон Бокт, раз уж и он у нас среди жертв. Тоже, знаете, работа не из приятных и ее будет, мягко говоря, много. Но!

Но против такой постановки вопроса молчаливо возражали три последних жертвы — Ермолаев, Лоор и Буткевич. Уж этих к конкурентным войнам никак не прислонить. Получалось, что три первых жертвы, Пригожев, фон Бокт и Аникин, вполне могли погибнуть в битве за деньги, а три последних, Ермолаев, Лоор и Буткевич — ну вот никак. И это при том, что губные клялись и божились — всех шестерых убил один и тот же душегуб. Ну вот как, как это могло сложиться?!

Как изрядный опыт моей прошлой жизни, так и тот, что успел накопиться в жизни этой, настойчиво говорили, что любая ситуация, какой бы сложной и запутанной она ни была, в основе своей имеет причину, понять и объяснить которую совсем не сложно. Поэтому я точно знал, что как только мы изловим маньяка и выявим причину его действий, то и тут все окажется простым и понятным. Вот только как бы это прояснение приблизить?

Стоп. А кого мы, собственно говоря, ловим? Маньяка, то есть человека с искаженными разумом и душой? Или расчетливого преступника, действующего по хитро продуманному плану для обеспечения своих неведомых нам интересов? Вот это вопросик…

Кое-как уняв волнение, охватившее меня от такого поворота моих размышлений, я попытался посчитать, в чью пользу говорят известные нам по данному делу факты.

Однозначно в пользу маньяка свидетельствовал единый типаж жертв, за исключением, понятно, Буткевича. Но он один, а жертв примерно одинаковой наружности — пять. Одинаковые орудия и способы убийства тоже голосовали за маньяка, тут даже Буткевич в строку приходился. Спонтанность (вслух бы не сказать, тут к таким словечкам еще не привыкли), установленная в случаях с фон Боктом, Ермолаевым и Лоором, и предвидение, которое я опознал в тех же убийствах — еше плюс версии о маньяке. Точнее, два плюса. Итого четыре голоса за маньяка. Минусы к «маньячной» версии — тот же Буткевич (хотя это еще как сказать) и четкое разделение жертв пополам по признаку отношения к купечеству — половина (купцы Пригожев и Аникин, а также чиновник Торговой палаты фон Бокт) такое отношение имела, а половина, включавшая мещан Ермолаева и Лоора вместе с армейским старшиной, а в прошлом губным стражником Буткевичем — нет. То есть маньяк набрал четыре плюса и два минуса, причем один из этих минусов можно было и списать. Неплохой результат, прямо скажем, очень даже неплохой.