Михаил Казьмин - Царская служба [СИ]

— Не хочешь? — я решил, что любая ясность сейчас будет лучше поднадоевшей неопределенности.

— Х-х-хочу… — тихо-тихо выдала Лида, тут же протяжно застонав: — Хочу-у-у! Вы же сами говорили, что заветное надо только попробовать, а потом без него и не сможешь… Только я ж мужа не хоронила, и не знаю сама, вдова я или кто…

— Перед Богом всеведущим ты вдова, — мягко сказал я ей в ушко. — И ты сама это знаешь.

Лида на несколько мгновений замерла, а потом вдруг глубоко вздохнула и сама впилась в меня поцелуем. Именно так — впилась, впилась жадно, со всем наконец-то вырвавшимся на волю желанием…

…Придя в себя, я не сразу сообразил, где я и что со мной, но уткнувшаяся мне в плечо Лида заворочалась, что и вернуло меня на землю. Приподнявшись на локте, я откровенно любовался лежащей рядом красавицей. Как же она хороша! Просто чудо!

— Мне пора, — глянув на настольные часы, вздохнула она. — Ты еще придешь?

— Скажи, когда, — просто ответил я.

— Лучше всего в те же часы, — ну вот, вроде все уже решено, а она опять лицо прячет.

— Я в Москву скоро вернусь, — показалось, будет лучше, если я скажу ей заранее. — А ты когда?

— Война кончится, потом еще сколько-то времени, пока раненых долечим, а там и я тоже. Алеша, а ты правда хочешь, чтобы мы и в Москве… встречались? — неуверенно спросила Лида.

— Да, хочу, — нет, ну а что еще я мог сказать?

— Я же к тебе не смогу приходить, — она снова вздохнула. — Твоему отцу такое не понравится. А у меня дома… Не знаю даже… Боюсь.

— Чего ты боишься? — не понял я.

— Ну… Петрушин дом все-таки… Как будто он ушел и может вернуться…

Нет, так не пойдет. Что бы тут сделать, чтобы мертвый муж ее отпустил? А если так…

— Лида, — я взял ее за руку. — Я узнаю, что случилось с твоим мужем. Я найду, где он лежит. Обещаю.

— Найди, — Лида обвила меня руками и сбивчиво заговорила: — Найди, ты сможешь, только найди обязательно! А то он так и будет меня держать…

Ну вот, уже лучше. Если она сама хочет избавиться от этого наваждения, то и я смогу ей помочь.

Из госпиталя я возвращался в странном настроении. Вроде с Лидой все получилось, как мне хотелось. Вроде сам для себя еще раньше решил, что историей с исчезновением ее мужа займусь. Но вот никак не получалось избавиться от мысли, что что-то тут не то… или не так… или… Нет. Это вообще другое — предвидение подавало сигнал опасности. Так, и откуда бы та опасность могла бы исходить?

Убавив шагу, я осматривался по сторонам, стараясь, чтобы мое поведение выглядело более-менее естественно. Мало ли, офицерик из захолустья попал в большой город, вот и вертит головой, обалдевая от местных достопримечательностей. Так, а вот, кажется, и главная достопримечательность. По крайней мере, для меня главной была именно она. Точнее, он — повернувшийся ко мне боком высокий мужчина постарше меня в легком пальто и широкополой шляпе, принявшийся при моем приближении рассматривать что-то в витрине магазина готового платья. Ага, ловит мое отражение в стекле витрины и отслеживает. Почему именно на него я обратил внимание? Трость. У него была трость с шаровидным набалдашником.

Свернув на улицу, где было не так многолюдно, я на ходу расстегнул кобуру. Идущего следом врага я чувствовал спиной, слегка вспотевшей то ли от моего напряжения, то ли от его ненавидящего взгляда. Так, а теперь чуть прибавить шагу, и вон в тот проулок.

— Стоять! — я успел оторваться на расстояние, давшее мне время выхватить револьвер и обернуться раньше, чем он успел меня нагнать. Приказ мой, подкрепленный наставленным револьвером, Бессонов выполнил.

— Брось трость! — скомандовал я. Он медлил, и пришлось повторить: — Брось, я сказал!

Он и бросил — мне в лицо набалдашником вперед. Храбро, да. Но глупо — опершись на свою трость, я повернулся, уклоняясь от летящего «подарка», и выстрелил ему в ногу. Промахнуться с такого близкого расстояния не смог даже я — пуля попала Бессонову в левую ногу чуть выше ступни, и он огласил окрестности диким воплем. Вот и отлично, а то я уж думал, как губных звать буду…

[1] Сэмюэл Браун, офицер британской армии, потерявший в Индии левую руку, изобрел т. н. «пояс Сэма Брауна», поскольку из-за однорукости ему приходилось носить на левом боку и саблю, и револьвер. Чтобы они не оттягивали поясной ремень, Браун придумал поддерживающий ремень, проходивший от левого бока к правому через правое плечо.

[2] Апостольник — глухой платок-капюшон с вырезом для лица, головной убор православных монахинь.

— Ваше превосходительство, господа, — возгласил майор Лахвостев с приличествующей моменту торжественностью, — настало время подвести черту под этой в высшей степени запутанной историей с маньяком и дерзкими убийствами.

Почтеннейшая публика приняла это утверждение с благосклонным согласием. Публики той, правда, и было-то всего четыре человека — главнозаведующий городской губной управой генерал-надзиратель князь Белосельцев, заведующий Крестовой губной управой старший исправник Горюшин, старший губной пристав Поморцев да главный военный дознаватель Усть-Невского городового войска майор Степанов. Генерал-поручик Михайлов, коего тоже приглашали, сослался на занятость и заверил, что будет удовлетворен докладом Степанова.

— С позволения вашего превосходительства, — Лахвостев обратился к старшему из присутствующих, — докладывать будет подпоручик Левской. Именно Алексею Филипповичу принадлежит честь разгадки череды совершенных Бессоновым убийств.

— Хорошо, — с некоторым удивлением согласился князь Белосельцев. — Прошу всех садиться. Вы, подпоручик, тоже можете докладывать сидя.

— Ваше превосходительство, господа, — это уже я начал излагать свой доклад, когда все уселись. — Прежде всего я хотел бы особо выделить два основных, главных положения. Первое — все убийства, кроме Маркидонова, действительно совершил Бессонов. И второе — Бессонов никоим образом не маньяк.

— Это как же — не маньяк? — недоуменно спросил князь. Горюшин, Поморцев и Степанов тоже выглядели, мягко говоря, удивленными. Только Лахвостев прятал довольную улыбку.

— Маньяк действует под влиянием своего умственного и душевного расстройства, и потому не всегда способен даже понимать свои же собственные поступки, — пояснил я. — А Бессонов действовал расчетливо и осознанно, прекрасно все понимая. Как известно, любой предмет проще всего спрятать среди других таких же предметов. Вот и Бессонов решил спрятать задуманное им убийство своего дяди, купца Аникина, среди таких же убийств. В самом деле, в убийстве Аникина Бессонов был бы первым же, кого заподозрили, а в череде нескольких одинаковых по способу совершения убийств — уже нет.