Артём Помозов - Лестница в небо [litres]

Поставил обратно, пошел в спальню через коридор. Задержался у сумки Скай – оттуда торчала старая тетрадка. Прислушался – спит.

Точно, спит.

Вытянул, открыл.

«И лишь во сне мы видим правду».

Только эта надпись, по центру страницы. И ничего больше в той тетрадке написано не было.

– Странно, – хмыкнул он, вернув тетрадь на место.

Вернулся в спальню, залез под одеяло, обняв Скай.

И мгновенно провалился в сон.

Тускло освещенная комната с ободранными обоями. Молодая женщина убаюкивает ребенка.

В комнату врывается коротко стриженный сероглазый мужчина:

– Все из-за тебя! Ты, тупая мерзкая сука! Ты предпочла мне свои идиотские картины! – Мужчина скидывает мольберт. – Тупая сучка! Художница сраная! Как тебе твой колледж искусств, приносит, сука, деньги?!

Женщина вздрагивает, но сидит молча, только крепче прижимает к себе дитя.

– Никому на хрен не нужны твои рисуночки! Ты бездарность! Ты просто бездарность! А я тащу эту семью на своих плечах! Я на своих плечах тащу! Но из-за тебя мы недоедаем! Из-за тебя мы живем в говне! А еще, – плюется он, – из-за него! Ты ведь любишь этот кусок орущей плоти больше меня! Что, Лизонька, я тебе больше не нравлюсь?! Теперь ты тратишь время на этого отпрыска?! Я его убью! Я убью его, сука!

– Не трогай! Не смей!

– С дороги! – отталкивает он женщину.

Она прикладывается головой о край кровати.

Кабинет, яркий свет бьет по глазам. Молодой парень в синем костюме и очках размахивает бумажками:

– Лиза! Он избил тебя и вышвырнул из дома вместе с трехлетним ребенком! – Юрист останавливается, чтобы отдышаться. – Ты в своем уме?

– Я нужна ему. Он без меня никуда. И я без него. Я останусь никому не нужной.

– Дура! Какая же ты дура, господи, блин, боже! – Он бросает документы. – Да пошли вы! Пошли вы оба к черту! Мне плевать. Плевать, слышишь? Я сделаю все, чтобы защитить твоего ребенка!

– Я сама могу его защитить! Я люблю его! Люблю их обоих! Я справлюсь, я смогу заставить мужа измениться! Он поможет мне вырастить Никитку. А я смогу защитить своего сына!

– Позволь мне задать тебе последний вопрос, а? Прежде чем я навсегда выставлю тебя за дверь! Кто защитит твоего ребенка от тебя же, пытающейся его защитить?

Никита зовет маму.

А мама молчит.

Он, четырехлетний мальчишка, все не может взять в толк: почему она молчит? Почему не отзывается? Почему?..

Мальчик дрожит.

Голова мамы неестественно вывернута. Она не может ему ответить. Над распластавшимся на полу телом возвышается мужик лет за сорок с короткой стрижкой и кривым носом, он одет в засаленную безрукавку. Он пьян – от него за метры разит спиртом. Мужчина качается, словно маятник. Глаза его потухшие, мутные, ничего не выражающие.

Тошно Никите от этого запаха, от запаха спирта и крови…

Замок от входной двери валяется на полу: его просто-напросто сбили. Это означает, что пьянчугу никто добровольно в квартиру не впускал. Тем не менее он стоит тут, посреди кухни, и ухмыляется, как умалишенный. Пьяница живой, а вот мама – нет. Никита все еще не может поверить в то, что мама мертва. Он пока что верит в чудо. И не понимает, что остался в одиночестве. Никита кричит, но от страха за свою жизнь. Отец хватает тарелку и бросает в него, но промахивается. Посуда врезается в стену и разлетается на мириады кусочков, которые, отскочив от плитки, впиваются ребенку в локоть. Никитина кофточка, сотканная мамой, пропиталась ярко-красным.

Алая жидкость марает паркет, капля за каплей…

Кап-кап…

Кап-кап…

Тот самый паренек-юрист сидит напротив воспитателя из детского дома.

– Его зовут Никита, – говорит он. – Он очень хороший мальчик, но с непростой судьбой. Его мать убил его собственный отец. Отца закрыли. Больше родственников у него нет, а я, благодаря букве сраного закона, не имею никаких прав на этого ребенка. Да я и воспитать его не смогу, сам еще молод. Остается надеяться, что здесь он найдет своих любящих родителей.

– Как на него повлияло… произошедшее?

– Мальчик полностью замкнулся в себе. С ним пытаются заговорить, но он как будто бы не понимает, о чем идет речь. Словно забыл, заблокировал в себе эти воспоминания. Врачи еще возятся с ним…

– Я поняла. Надеюсь, он не создаст нам проблем.

– Не создаст. Если что – вызовите меня. Вы знаете, где меня искать.

– До встречи.

– До встречи.

Никита проснулся, словно вынырнув из-под толщи воды. Вздохнул! Не закричал только ценой огромных усилий. Скай все еще сопела рядом. Он вспомнил. Он все вспомнил. То, что так пытался забыть. И что забыл в детдоме.

«И лишь во сне мы видим правду».

– Этого не может быть… – Он заплакал, совсем как тогда, когда был маленьким. – Прости меня, ма. Прости, что ненавидел тебя. Нет мне прощения, а ты все равно прости, мам.

Так и просидел до утра на краю кровати, марая наволочку слезами.

Поутру, когда Огонек пил горячий чай из алюминиевой кружки, отдыхая у небольшого костерка, собранного из сухих веток, он всерьез задумался о смысле своего пребывания на прокаженных землях. С одной стороны, все было донельзя понятно. Зона, она, как и война, прекрасна в своей простоте: весь секрет лишь в том, что нужно просто выживать и переть напролом, как заведенный, – и жизнь прогнется, наградит чем. Наверное, своей простотой эти места так и влекут сюда все новых и новых людей. А еще тем, что этим людям надоела рутина, как она надоела и Огоньку. По-настоящему свои таланты маньяка-пиромана Огонек проявить за Кордоном не мог, а с самого детства испытывал какую-то тягу к мастерству всякой взрывчатки. Что из петард, что еще как. Да и что там, за Кордоном этим? Схема. Дом-работа-магазин-дом-телик-работа-автосервис-дом-любовница-жена-дом. Здесь тоже рутина и схема, но своя, особенная. В контексте боли, страдания и смерти. Но зато веселее, как бы страшно это ни звучало. И привыкаешь к этому. Ко всему такому привыкаешь, когда живешь среди страха, отчаяния и зла.

За этими размышлениями его застал проснувшийся Сурен. Он первым делом сполоснул лицо водой из фляжки, поковырялся в зубах зубочисткой, а только после присел к разложенному Огоньком костру.

– Утречка доброго.

– И тебе того же, – кивнул Сурен.

– Хавать будешь? Консервы есть.

– Буду.

– Ты холодные жрешь? Или подогреть?

– Ну, подогрей, если не напрягаю.

– Да все нормально, братан. Сейчас разогрею.

Огонек завозился с едой.

Сурен решил скоротать время за чтением энциклопедии Зоны. Может, почерпнет чего интересного. Он был свято уверен в том, что, даже вернувшись на относительно безопасный блокпост, ему еще не раз и даже не два придется пересекать ту невидимую границу, что отделяет нормальный и цивилизованный мир от этих диких и неприветливых пейзажей.