Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

И Рин бросила Колючке лопату:

— А теперь иди к реке и накопай мне глины с тиной.

Колючка мрачно покосилась на нее, потрогала языком дырку в зубах.

— Да уж, со Скифр-то поприятней было.

— Это кто?

— Неважно.

Охнув, она вошла по пояс в поток — леденющий! Это летом-то! Но делать нечего, и Колючка принялась выкапывать со дна тину с илом и выбрасывать все это на берег.

У Рин с собой был припасен кувшин. Она положила туда пару сероватых кусков железной руды и черный пепел, оставшийся от костей Колючкиного отца, щепотку песка, две стеклянные бусины, а потом принялась замазывать глиной крышку.

— А стекло для чего? — спросила Колючка.

— Чтоб примеси из железа убрать, — пробормотала Рин, не поднимая глаз. — Чем больше жар в горне, тем чище сталь и крепче клинок.

— Где ты всему этому выучилась?

— Сначала ходила в подмастерьях у кузнечных дел мастера по имени Гейден. Смотрела, как другие работают. Поговорила с купцами, что оружие со Священной возят.

И постучала себя пальцем по голове — на виске осталось грязное пятнышко.

— А остальное сама додумала.

— Гля, какая умная…

— В стали хорошо разбираюсь, да.

И Рин аккуратно поставила кувшин в самой середине каменного круга.

— Мне еще глина нужна.

И Колючка, ежась, снова влезла в воду, а Рин стала устраивать печь. Она навалила угля, потом камней, замазала все глиной, и в результате у нее получилось что-то вроде домика под куполом, высотой где-то ей по грудь, с дверкой-отверстием внизу.

— Помоги мне.

Рин брала глину прямо руками, Колючка тоже. В четыре руки они быстро обмазывали домик.

— Расскажи, каково это? Ну, быть Избранным Щитом королевы?

— Я об этом всю жизнь мечтала, — сказала Колючка и надулась от гордости. — Королева Лайтлин — наилучшая госпожа, для меня честь служить ей.

Рин покивала:

— Ее не зря Золотой Королевой прозвали.

— Да. Это великая честь.

— Понятное дело. Но каково это? Что ты делаешь-то?

Тут Колючка сникла:

— На самом деле ничего особенного. После присяги я только и делаю, что стою столбом за плечом королевы, когда она сидит в монетном дворе, и сурово гляжу на купцов, которые к ней приходят чего-то выпрашивать. Они словно на иноземном языке разговаривают, ни слова не разумею в их тарабарщине…

— Не жалеешь, что согласилась? — спросила Рин, загребая очередную пригоршню серой вязкой массы.

— Нет! — резко ответила Колючка, но потом, подумав и пошлепав ладонями по глине, добавила: — Немного. Но такое со мной не в первый раз случается.

— Я смотрю, ты вовсе не такая, как кажешься. Снаружи — бой-баба, а внутри…

Колючка вздохнула:

— Да мы все такие. Не такие, как кажемся.

Рин осторожно подула на лопату, и угли ярко заалели, а потом легла на живот и засунула все в отверстие в печи. И принялась дуть, до красноты раздувая щеки. Потом села на корточки, глядя, как занялись наконец угли и в отдушине заплясало рыжее пламя.

— А что у вас с Брандом? — спросила она.

Колючка, конечно, понимала, что ее обязательно об этом спросят. Но что ответить, так и не придумала.

— Не знаю.

— Слушай, разве это такой сложный вопрос?

— Ну вот представь себе — да.

— Так. Ты что, бросила его?

— Нет, — ответила Колючка — и сама удивилась, насколько уверенно прозвучал ее голос.

— А он? Что он сказал?

— Мы обе знаем — Бранд тот еще молчун. Так что я не удивлюсь, если да, он не захочет больше меня видеть. Я не из тех, о ком мужчины мечтают. Ну ты понимаешь.

Рин нахмурилась, помолчала, а потом сказала:

— Вообще-то, мужчины все разные. И мечтают о разном. Женщины, кстати, тоже.

— Но он же сбежал! При первой же возможности!

— Он так долго хотел стать воином. И вот ему выпал шанс.

— Ну да.

И Колючка горько вздохнула.

— Я-то думала, после того, как мы… ну ты понимаешь… станет проще.

— Не стало?

Колючка поскребла бритую голову, нащупала среди щетины безволосую полоску шрама.

— Неа, ни хрена не стало. Я вообще перестала понимать, что происходит, Рин. То есть я очень хочу… но я не понимаю. Я ни на что не гожусь. Только мечом махать.

— Откуда ты знаешь? Может, в тебе откроется талант раздувать мехи?

И Рин бросила их рядом с печным отверстием.

— Если нужно взвалить на себя груз, — пробормотала Колючка, опускаясь на колени, — взваливай, а не скули.

И она сжала зубы и взялась за мехи, и раздувала их до тех пор, пока плечи не заболели, в груди не осталось дыхания, а рубашка не вымокла от пота.

— Поддай еще! — приказывала Рин. — Еще жару!

И стала что-то тихо напевать — оказалось, молитвы. Тому, кто Возжигает Пламя, Той, кто Бьет по наковальне, и Матери Войне, Матери Воронов, что собирает мертвых и превращает ладонь в кулак.

Колючка раздувала мехи до тех пор, пока в воздуховоде не вспыхнуло натуральное пламя ада. В сгущающейся темноте отверстие пылало, как пасть дракона. Она, конечно, вместе со всеми перетащила корабль через Верхние волоки, сначала туда, потом обратно, но так, как сегодня, она еще не ухайдакивалась.

Рин фыркнула:

— Отойди, убивица. Я покажу, как это делается!

И она взялась за мехи, спокойная такая, и сильная, и стала раздувать их мощными размеренными движениями — прям как ее брат с веслом управлялся. Угли разгорелись еще сильней, а на небе высыпали звезды, и Колючка пробормотала свою собственную молитву. Молилась она отцу и привычно поискала пальцами мешочек, но кости отца сплавлялись сейчас со сталью — и это было правильно.

И она влезла в реку и долго пила, а потом отмокала, а потом приплелась обратно и взялась за мехи снова, воображая, что это голова Гром-гиль-Горма, и раздувала и раздувала их, и одежда ее высохла у печи, а потом вновь вымокла от пота. А в конце они работали бок о бок, вместе, и жар упирался своей тяжелой рукой Колючке в лицо, из воздуховода вырывалось красно-синее пламя, а от спекшейся глины шел дым, и в ночное небо взвивались искры, а над вершинами развалился толстый и белый Отче Месяц.

И только когда руки у Колючки уже отваливались, а в груди уже не осталось дыхания, Рин сказала: «Хватит», и они, черные от сажи, упали на спину и лежали, как две вытащенные на берег рыбы.

— И что теперь?

— Теперь ждем, когда остынет.

И Рин вытащила из мешка здоровенную бутыль и выдернула пробку.

— Ну и напьемся мальца.

И она сделала хороший глоток, горло в пятнах сажи дергалось, когда она глотала. А потом утерла рот и передала бутылку Колючке.

— Вижу, ты знаешь дорогу к сердцу женщины!

И Колючка прикрыла глаза и вдохнула запах доброго эля, а потом попробовала его на язык, и проглотила, и облизнула сухие губы. Рин положила лопату на печку, исходящую переливающимся жаром — жарила шипящий на раскаленном металле бекон.