Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— Ты продул игру. — Он выхватил обручье прямо из сжимавшихся пальцев ванстерца, шустро перебросил из левой руки в правую, и ладонь Рэйта сомкнулась на пустоте. — Не продуй заодно и чувство юмора!

На глазах Скары Колл еще раз подкинул обручье — и Рэйт стиснул кулаки.

— Довольно! — Пока не приключилось новых бед, Скара шагнула меж ними и поймала украшение в воздухе.

— Победил Гетланд! — возвестила она, протягивая надетый браслет к плечу.

Гетландцы разразились ликованием. Ванстерцы вели себя куда тише, при виде того, как Сориорн повис у матери Скейр на плече и мелко подпрыгивает, ковыляя прочь. Что касается скромной свиты самой Скары, то Рэйт смотрелся проглотившим топор, а Синий Дженнер стоял в слезах, но лишь от того, что без удержу хохотал.

Колючка Бату сложила ладони чашей и крикнула, перебивая шум:

— Кажись, ты не зря тратил время верхом на этой мачте!

— Верхом на мачте научишься большему, чем в покоях служителя! — откликнулся Колл. Сейчас он наслаждался рукоплесканием и раздавал друзьям воздушные поцелуи.

Скара тихонько произнесла:

— Ты хоть сам понял, что выиграл? Право в одиночку забраться в полную врагов неприступную крепость.

Его улыбка поблекла, когда она взяла за запястье и подняла над головой в знак победы его обмякшую руку.

Новая вспышка молнии очертила отвесные стены Мыса Бейла — черные зубцы на фоне алмазного неба. Боженьки, дорога вверх такая длинная…

— А уже поздно говорить, что я не согласен с планом? — проверещал Колл сквозь завывание ветра, гул дождя и рокот ударов Матери Моря об их суденышко.

— Да нет — говори что вздумается, — в ответ проревел Ральф, по лысине тек ручеек. — Лишь бы наверх залез!

Ветер подсекал и метал в лица изможденных гребцов соленые брызги. Гром трещал так, что дрожь пронзала весь мир, но Колл и так уже дрожал сильней некуда, пока их лодчонка рыскала и качалась — все ближе и ближе к скалам.

— По-моему, здешние небеса не предвещают добра нам! — воскликнул он.

— Как и здешние воды! — крикнул Доздувой, борясь с веслом, как с необъезженной кобылицей.

— Дурная судьбина повсюду!

— От судьбы не уйти — дурной или доброй! — Колючка взвесила в руке абордажную кошку. — Важно одно — как ты ее примешь.

— И то правда, — сказал Фрор, кривой глаз белел на обмазанном смолой лице. — Тот, Кто Разговаривает Громом, сегодня за нас. Его дождь загонит их головы под крышу. Его рык заглушит наше прибытие.

— Упасет — и не развеешься золой от его молнии. — Колючка хлопнула Колла по спине и едва не вышибла с лодки.

Толща стен в основании состояла из эльфийского камня — ныне треснутого и покореженного. Ржавые прутья торчали в прорехах — опутанных водорослями, усиженных раковинами морских блюдечек. Ральф гнул спину и скрипел зубами над кормилом, помаленьку разворачивая лодку боком.

— Полегче! Полегче! — Новая волна подхватила их, закинув желудок Колла прямо в рот, а потом понесла бортом на камни. Заскрежетала, завизжала древесина. Он уцепился за планширь, уверенный, что остов лодки вот-вот переломится, и Матерь Море, вечно голодная до теплых человечьих тел, грядет за ними, чтобы уволочь в свои хладные объятия. Однако потертая обшивка держала, и он шепотом благодарил то дерево, которое им ее даровало.

Колючка забросила кошку, и крюк с первого раза застрял между древних металлических стержней. Девушка уперлась ногами в обшивку и, не разжимая зубов, стала подтягивать лодку.

Перед Коллом открылись два контрфорса — два могучих устоя, о которых рассказывала принцесса Скара. Уже люди возвели их из грубо тесанных блоков, и Матерь Море на протяжении многих лет обгладывала глыбы, выедая раствор. Промеж устоев темнела расселина, камень поблескивал сырою слизью.

— Ты представь, будто лезешь на мачту! — сказал Ральф.

— Под мачтой разъяренное море не редкость, — обронила Колючка в упорной борьбе с веревкой, на зачерненных смоляным варом плечах упруго выступили жилы.

— Вот только редкость разъяренные воины над, — пробубнил Колл, вглядываясь в бойницы.

— Точно вару не нужно? — спросил Фрор, предлагая флягу. — Оттуда заметно, как ты будешь лезть…

— Я ж не боец. Если меня накроют, то я, скорее, их уболтаю, чем отобьюсь.

— Готов? — перебил Ральф.

— Нет!

— Тогда шуруй неготовым — скоро волны разнесут нашу лохань по хворостинкам!

Колл забрался на планширь — одной рукой схватился за штевень, другой продернул слабину на канате, который обвязал через грудь и распустил витками меж рундуков гребцов. Мокрая, эта веревка весила немало, и чем выше он поднимется, тем тяжелей будет вес. Лодка съехала вбок, обтерлась о подножие устоя. Непокорная вода, встряв между древесиной и камнем, фонтаном брызнула вверх, и Колл непременно бы вымок, когда б дождь и море уже не промочили его насквозь.

— Держите ровно! — окрикнул Ральф.

— Держал бы, — отозвался Доздувой, — да Матерь Море против!

Мудрый терпеливо ждет своего часа , — как постоянно твердил отец Ярви, но ни за что его не упустит . Очередная волна приподняла лодку, Колл неслышно взмолился Отче Миру о том, чтобы снова увидеть Рин, — и прыгнул. Сейчас, тщетно царапая камень, он с воем полетит прямиком в Последнюю дверь. Однако щель меж двух громадных подпор была глубже человеческого роста и как раз нужной ширины. Колл вошел в нее и прилепился с такой легкостью, что аж чуть не расстроился.

— Ха! — бросил он через плечо, в восторге от негаданного спасения.

— Не смейся! — прикрикнула Колючка, по-прежнему налегая на крюк. — Лезь!

Крошащаяся кладка в обилии предоставляла выемки для рук и ног, поэтому поначалу он продвигался быстро и мурлыкал под нос. В воображении скальды заводили песнь о Колле Хитроумнике, который стремительно, как гагара в полете, покорил неприступные стены Мыса Бейла. Рукоплескания в его честь во дворе цитадели Торлбю лишь раздразнили вкус. Кажется, быть знаменитым, почитаемым и любимым не так и плохо. Совсем не плохо.

Однако боги обожают смеяться над людским счастьем. Как хорошая мачта, устои постепенно сужались к вершине. Желоб между ними мельчал, ветер и ледяной дождь хлестали в него напрямую и отвешивали Коллу такие оплеухи, что он перестал слышать собственный напев. Хуже того, щель ширилась, тянуться за опорой приходилось все дальше, пока не осталось иного выбора, как оставить один контрфорс и лезть по углу между другим быком и стеной. Холодные, как лед, обросшие склизким мхом камни вынуждали то и дело стопорить подъем, чтобы отлепить с лица мокрые волосы, вытереть саднящие руки и подышать теплом на занемевшие пальцы.

Последняя пара шагов людской отвесной стены длилась дольше всего прежнего вкупе. За плечом тянулось убийственной длины вервие — отяжелевший от дождя канат гнул к земле сильнее доспехов, мотался под ветром и обдирался о края расселины. Коллу в жизни не выпадало более сурового испытания. Мышцы стонали, их сводило и дергало — предел выносливости позади. Даже зубы ломило от боли, но повернуть обратно было еще опасней, чем двигаться дальше.