Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

Сделай властный вид — и власть у тебя , — поучала мать Кире.

Когда рабыня подвесила серьги, она расправила плечи. Раздула ноздри, шумно переведя дух. И едва заметно кивнула.

— На этот раз.

Ярви, с поклоном, просиял:

— Вы столь же мудры, сколь прекрасны, государыня.

Рэйт, после того, как запер дверь, вернулся в опочивальню.

— Не верю я брехливой этой сволоте. — Настолько неуместно и неподобающе, что Скара не удержалась от смеха. Никто из встреченных Скарой людей не выпускал наружу так мало, как отец Ярви, и никто не оставлял так мало внутри, как Рэйт. Любая мысль была написана черным по белому на его грубоватом, потрепанном, симпатичном лице.

— Отчего? — спросила она. — Оттого ль, что он счел меня красивой и мудрой?

Рэйт не сводил с нее взор.

— Если муж сказал правду два раза, это не значит, что он не лжив.

Значит, и Рэйт считает ее красивой и мудрой. Как же приятно! Однако не дело давать ему это понять.

— Отец Ярви предоставил нам возможность нанести удар по Верховному королю, — молвила она. — Я не собираюсь ее упускать.

— Стало быть, ему вы доверились?

— Не обязательно доверять человеку, чтобы его использовать. В конце-то концов и мой придверник, бывало, лил эль в чашу Грому-гиль-Грому.

Рэйт сугрюмился сильнее прежнего, теребя прорез в мочке уха.

— Возможно, лучше всего не верить никому.

— Благодарю за совет. — Скара посмотрела ему в глаза в зеркале. — Можете идти. — И, щелкнув пальцами, велела рабыне принести платье.

Прошло два года, как Колл побывал в Ройстоке, и поселение это, подобно опухоли, расползлось ввысь и вширь на своем заболоченном островке.

Деревянные щупальца протянулись над водой на шатких сваях. Дома, точно настырные раковины-прилипалы, лепились к извилистым дамбам. Халупы надстраивались над хибарами под всеми углами, лишь бы не вровень. Внизу — гнилая чащоба бревен-подпорок, сверху — сотни труб обволокли город дымным покровом. Отдельные комочки — срубы, сараи, хижины разлетелись по сторонам, как брызги харкотины, впивались во всякую кочку, лишь бы сухую, лишь бы держалась лачуга — здесь, посреди трясины и топей в широком устье Священной.

Столько тесаной древесины в одном месте Колл еще не встречал.

— Разрастается, — заметил он, морща нос. — По-моему, развитие налицо.

Колючка попросту зажала ноздри.

— Вонь развели — прямо в лицо. — Ядреная смесь вековых пластов навоза и соленой гнили водорослей с едкой приправой от коптилен рыбы, красилен тканей и дубилен шкур гасила Колловы вдохи в глубине горла.

Но королева Лайтлин была не из тех, кого отпугнет от намеченных дел запашок.

— Ройстокские заправилы растолстели на торговых путях вдоль Священной, — сказала она. — Вместе с ними отек жиром и город.

— Варослав прибыл откусить свой кус мяса. — Колл невесело разглядывал приближающиеся причалы. — И немало кораблей он привел.

Глазами, суженными в щелки, Колючка обвела длинные и поджарые суда.

— Я насчитала тринадцать.

— Многовато, если просто показывать силу, — задумчиво промурлыкала Лайтлин. — Полагаю, калейвский князь решил тут остаться хозяйничать.

Снаружи припекала Матерь Солнце, однако в палате стояла холодина. Князь Варослав восседал во главе длинного стола, столь гладкого, что можно было разглядеть расплывчатые отражения друг друга.

И отражения одного только князя хватало, чтобы Колла не отпускала тревога.

Он не был крупным мужчиной, не носил оружия. На его голове, подбородке и даже на надбровных дугах не росло ни волоска. На лице не проступало ни гнева, ни презрения, ни скрытой угрозы — только каменное бесстрастие, отчего-то пугающее сильней свирепого рыка. За ним полукругом встали воины — отряд рьяных головорезов. И другой полукруг — коленопреклоненные рабы в тяжелых оковах. Подле князя его стройная, как копье, подручная: с косынки вокруг лба подмигивают пришитые монеты.

Девять градоначальников Ройстока сидели по одну сторону стола, между Варославом и Лайтлин. Разодетые напоказ в тончайший шелк с дорогими каменьями, однако тревога ясно читалась на лице каждого. Словно судовая команда, без руля дрейфуя в северных льдах, от безвыходности уповает на течение, что невредимо пронесет их меж двух могучих айсбергов. Закрадывалось подозрение, что на этой встрече все их упования тщетны.

— Королева Лайтлин, Зарница Севера. — Голос Варослава был сух и вкрадчив, словно шелест опавших листьев. — Боги возлюбили меня, вновь осияв вашим лучезарным ликом.

— Великий князь, — ответствовала Лайтлин. Ее окружение смиренно склоняло голову за спиной королевы. — Море Осколков содрогается от вашей поступи. Примите поздравления в честь вашей славной победы над народом конных табунов.

— Если угодно звать победой всякий мах хвоста, которым лошадь отгоняет мух. Мухи все равно слетаются снова.

— Я привезла вам подарки. — Два невольника Лайтлин, близнецы с пучками волос, до того длинными, что могли б их наматывать на руку, выдвинулись вперед, держа сундуки наборного дерева, привозной роскоши из самой далекой Каталии.

Однако князь поднял руку — Колл заметил на мозолистых пальцах глубокие канавы, продавленные многократными занятиями стрельбой из лука:

— И у меня есть подарки для вас. Обменяемся ими позже. Сперва стоит обсудить дело.

Золотая Королева удивленно приподняла золотую бровь:

— Какое же?

— Великую реку Священную и деньги, что текут по ней, — и то, как мы их между нами разделим.

Лайтлин, крутнув кистью, отослала невольников обратно.

— Разве заключенные меж нами договоренности не питают выгодой нас обоих?

— Скажу прямо, мне бы хотелось питаться повыгодней, — произнес Варослав. — Мой служитель изобрел разные способы этого добиться.

Тишина.

— У вас есть свой служитель, великий князь? — спросил Колл.

Варослав обратил на Колла стылый взгляд, и ученик почувствовал, как у него, прячась под теплый живот, поджимаются яйца.

— Для правителей моря Осколков они, по всей видимости, обязательны. И я подумал, стоит купить такого и мне.

Он едва наклонил лысую голову — и одна из рабынь встала и откинула капюшон, и утробно зарычала Колючка.

Кроме тонкой пряди над ухом, все волосы женщины выстригли до соломенной щетины. Ее вытянутую, тонкую шею опоясывал рабский ворот из серебра, а запястье обхватывал браслет, и между ними натянулась тонкая цепь, недостаточно длинная, чтобы считаться удобной.

На щеке наколот вздыбленный конь — клеймо княжьей собственности, однако похоже, что поработить ее ненависть так и не удалось. С розовыми жилками глаза, утопленные в синих глазницах, сверкали ею, выплескивали на весь зал.