Джо Аберкромби - Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны

— О, Та, За Кувшином, пролей благополучие на королевскую чету сию, на породивших их и на подданных их, и надо всей землею Гетской.

Прядильщик молитв отступил назад, довольный собой, словно молодой отец. Его подбородок скрылся, утонув в жировых складках.

— Я ненадолго, — сказала мать Гундринг, едва не подмигнув Ярви. Он издал сдавленный смешок, но тут наткнулся на материнский взгляд — ледяной, как зимнее море, — и другой смешок подавлять не потребовалось.

— На двух столпах зиждется королевство, — проговорила старая служительница. — Сильный король у нас уже есть.

Не рассмеялся никто. Завидное самообладание.

— Вскоре, божьей волей, у нас будет и сильная королева. — Ярви видел, как затрепетало бледное горло Исриун, когда та сглотнула.

Мать Гундринг поманила Лайтлин и дядю Одема — он один из всей публики казался счастливым — наложить руки на перевязь, освящая союз. Затем, с явным усилием, она воздела к потолку свой посох — трубчатый стержень того самого эльфийского металла, которым поблескивал Черный престол.

— Обет дан!

Вот и все, и Исриун не спросили об ее мнении, равно как не спросили и Ярви. Похоже, здесь мало кого тревожит мнение королей. Уж точно не этого короля. Зрители, крепкая сотня, а то и больше, услужливо вскинулись хлопать. Мужчины — главы величайших среди домов Гетланда, с увитыми золотом пряжками и рукоятями мечей — в знак поддержки лупили себя в широкую грудь увесистыми кулачищами. На другой половине зала женщины — в блеске умащенных волос, с ключами от усадеб на инкрустированных цепочках — пристойно постукивали пальцами по надушенным ладоням.

Матерь Гундринг размотала священную ткань, и Ярви вырвал оттуда здоровую руку, ярко-розовую, в мурашках. Дядя прихватил его за плечо и проговорил на ухо:

— Молодец! — Хотя Ярви просто стоял на месте да подпел следом несколько строк обета — едва ли осознанно.

Гости в ряд повалили прочь, и с гулким стуком Брюньольф затворил двери зала. Исриун и Ярви остались одни — перед богами, Черным престолом, грузом неясного будущего и целым океаном неловкого молчания.

Исриун осторожно потерла руку, в которой только что лежала ладонь Ярви, и уставилась в пол. Он тоже уставился в пол, и не то чтобы на полу имелось много занятного. Прочистил горло. Подвинул перевязь меча. Как ни крути, висит неудобно. Сдается, удобнее уже не станет.

— Извини, — наконец сказал он.

Она подняла голову, одним глазом сверкнув в полумраке.

— За что извиняетесь? — И, вспомнив, неуверенно добавила: — Государь?

Он едва не сказал — за полмужчины на месте мужа, но остановился на:

— За то, что моя семья передает тебя из рук в руки, как чашу на пиру.

— На пиру любой был бы рад ухватиться за чашу. — Она понуро улыбнулась. — Это мне впору просить прощения. Представьте меня королевой. — И она фыркнула, будто не слыхивала шутки глупее.

— Лучше меня представь королем.

— Вы и есть король.

Он опешил. С головой погруженному в свои изъяны, ему оказалось невдомек, что она могла зарыться в своих. От этой мысли, как часто случается при чужих невзгодах, он чуточку приободрился.

— Ты справилась с отцовским двором. — Он посмотрел на золотой ключ у нее на груди. — Забота не из простых.

— А королева управляет делами всей страны! Любой подтвердит: твоя мать — искусница, которой нет равных. Лайтлин, Золотая Королева! — Она произнесла имя, точно волшебное заклятье. — Говорят, ей обязаны тысячью тысяч услуг и за честь почитается стать ее должником. Говорят, у купцов ее слово дороже золота, ведь золото может упасть в цене, но слово твоей матери — никогда. Говорят, менялы с дальнего севера бросили молиться богам и вместо них поклоняются ей.

Девушка говорила все быстрей, и прикусывала ногти, и тянула себя за пальцы, широко распахнув глаза.

— Ходит молва — она несет серебряные яйца.

Впору расхохотаться.

— Вот это, я вполне уверен, неправда.

— Зато она выстроила зернохранилища, и велела прорыть каналы, и отдала под плуг новые земли — и теперь у нас больше не будет голода, когда люди тянули жребий, кому искать житье за морем. — Пока Исриун говорила, ее плечи ползли вверх и теперь сжимались вровень с ушами. — Со всех концов света люди стекаются торговать в Торлбю. Город утроился — даже пришлось пробивать стены, и твоя мать выстроила новые, а потом пробила и эти.

— Да, но…

— Я знаю про ее великий замысел — чеканить все монеты единым весом, и эти монеты разойдутся по всем краям моря Осколков, и ее лик на монетах сделается обеспечением каждой торговой сделки, и она станет богаче самого Верховного короля в Скегенхаусе! Неужто… я? — Плечи Исриун поникли, она щелкнула ключ на груди, и тот закачался на золотой цепочке. — Как, такая как я?..

— На все найдется свой способ, — Ярви поймал ее за руку, прежде чем остатки ногтей снова попали на зубы. — Мать и будет тебе помогать. Она же твоя тетка!

— Она станет помогать — мне? — Вместо того чтобы вывернуться, она привлекла его ближе. — Могучим воином был ваш отец, но ведь верно: из двух родителей он наводил на сыновей меньше страху?

Ярви улыбнулся, не отрицая сказанное.

— Тебе зато повезло. Дядя всегда спокоен, как лесной пруд.

Исриун бросила на двери пугливый взгляд.

— Знали б вы отца так, как я.

— Ну тогда… тебе помогать буду я. — Пол-утра он продержал ее за руку, и та казалась снулой рыбиной в его занемелой ладони. А теперь совсем другая — прохладная, сильная и очень, очень живая. — Не в этом ли суть женитьбы?

— Не только в этом. — Девушка оказалась вдруг совсем рядом — в глазах отразился мерцающий свет, меж раздвинутых губ мелькнули белые зубы.

От нее шел запах — не кислый, не приторный, он не назвал бы какой. Тонкий и легкий — но у него защемило сердце.

Он подумал, надо ли закрыть глаза, а потом глаза закрыла она, так что закрыл и он, и оба неуклюже ткнулись носами.

По щеке пробежало ее дыхание, и лицо вспыхнуло пламенем. Обжигающе жарким.

Их губы едва успели коснуться, как он отшатнулся прочь, степенно — как спугнутый заяц, чуть не упав от того, что нога запнулась о меч.

— Простите. — Она снова съежилась и потупилась в пол.

— Извиняться впору мне. — Ярви тратился на извинения малость поболе, чем полагается королю. — Это я самый жалкий во всем Гетланде. Мой брат, несомненно, целовал тебя куда лучше. Дело, думаю, в… большем опыте.

— От вашего брата мне доставались одни разговоры о его боях и победах, — пробормотала она куда-то в сторону своих ног.

— Со мною этого не опасайся. — Зачем он так — то ли хотел огорошить невесту, то ли в отместку за несостоявшийся поцелуй, — но он вытряс из рукава скрюченную руку, и та протянулась меж ними двумя — во всем своем безобразном уродстве.