Даниэль Дакар - Консультант [СИ]

Безумное по всем возможным меркам предприятие начало обнаруживать несомненные признаки здравого смысла.

– На какой адрес уйдет пакет с ретранслятора?

– Сюда, мне. Лично.

– Не годится. Пакет уйдёт адресату, которого укажу я, и только ему. Обещаю, что, насколько это будет возможно, ты не останешься в стороне. Но только после того, как я сочту контракт закрытым.

Некоторое время две женщины, старая и молодая, безмолвно скрещивали клинки взглядов. Лязг и скрежет отчетливо слышались в тёплом благоуханном воздухе, предназначенном для наслаждения процессом дыхания, а вовсе не для того, чтобы дыхание пресеклось навсегда. Искры сыпались снопами, чудом не поджигая антикварную мебель.

Первой отвела глаза Пилар.

Двое темнокожих, умопомрачительно красивых юнцов, плещущихся в душистой воде небольшого бассейна, воззрились на Лану с плохо скрытым недовольством. Которое стало нескрываемым, когда Али, не утруждая себя словами, указал им на дверь.

– Присоединяйся, – бросил он, откинув со лба мокрые косички волос и облокотившись о бортик, когда дверь за его амантами закрылась. – Соку хочешь?

Лана кивнула, распустила завязанное над грудью пушистое полотенце, выданное безмолвным телохранителем, и соскользнула в воду. Добралась до плавучего столика, приняла из рук Али запотевший стакан и с наслаждением сделала глоток. Определить фрукт (или овощ), из которого отжали сок, ей не удалось, но было вкусно. Хоть что-то было вкусно в окружающей действительности.

– Итак? – пару минут спустя поинтересовался Али, видя, что девушка не спешит начинать разговор. – В чём ещё я провинился? Причём до такой степени, что ты не можешь подождать и часа?

Лана поболтала в воде свободной от стакана рукой, провела мокрой ладонью по лицу и растянула губы в невеселой улыбке:

– Не провинился. Скорее, наоборот. Я хочу попросить тебя об услуге… или не услуге… в общем, я улетаю, Али. И вовсе не уверена, что вернусь.

– Не захочешь или не сможешь? – вкрадчиво поинтересовался Али-Баба. Глаза его опасно сощурились.

– Не смогу.

– Чем-то помочь? Улучшить шансы?

– Не в твоих силах. Но есть кое-что, что ты действительно можешь сделать для меня в том случае, если вернуться не получится.

– Выкладывай.

Несколько мгновений Лана позволила себе полюбоваться тем, как играют отблески воды на стенах купальни, потом пристроила пустой стакан на столик, взъерошила волосы и мрачно кивнула самой себе.

– Я изменила завещание, Али. Оно вступит в силу, если я не дам о себе знать в течение года. Теперь мой душеприказчик – ты.

Такого Али-Баба явно не ожидал. Он всплеснул руками, окунулся с головой, вынырнул, и некоторое время смешно фыркал, протирая глаза то ли потому, что их залила вода, то ли просто от крайнего изумления.

– Так, – выговорил он наконец, отплевавшись. – И что же я должен буду сделать в качестве твоего душеприказчика?

– В банке тканей госпиталя Санта Крус лежат на депозите три моих яйцеклетки. Если я не вернусь, можешь поступить с ними по своему усмотрению. Денег у меня на сопровождающем счёте не так уж много, тысяч семьдесят. Галэнов, разумеется. Повторяю, это немного. Но, думаю, на первое время хватит.

– Кисонька, – начал Али с вкрадчивой угрозой в голосе, мурлычущим ноткам которого позавидовал бы любой мрин, – ты, вообще-то, понимаешь, что ради такой перспективы я могу тебя утопить прямо здесь и прямо сейчас?

– Можешь, – хмыкнула Лана, соглашаясь. – Но не станешь. Ты игрок, Али.

Её собеседник некоторое время молчал, в упор разглядывая девушку. Потом вздохнул, в три гребка пересек бассейн и зажал губами мундштук затейливого кальяна, стоящего на бортике. Глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и ещё раз вздохнул.

– Они будут красавцами и умниками. Обещаю. Ещё какие-нибудь пожелания?

– Вырасти их настоящими бойцами. И настоящими шанхайцами. И не застраивай так, как застроил старших.

– Попробую. А что им рассказать об их матери?

– А что ты рассказываешь остальным?

– С матерями остальных я не знаком. И, кстати, никогда не стремился. Среди женщин людей не так уж много.

Лана пожала плечами и отхлебнула сока прямо из узкогорлого кувшина.

– Скажи им… скажи правду. Что их мать была твоей хорошей знакомой. Что, ввязавшись в предприятие с неясным исходом, доверила их судьбу тебе. Что с удовольствием родила бы их сама, но… как это ты говоришь? Кысмет?

Али, подтянувшись на руках, одним гибким движением выбрался из бассейна, обернул бёдра полотенцем и поманил к себе Лану.

– Иди сюда. И прикройся – дети, всё-таки.

Сообразив, чего от неё хотят, Лана вылезла из воды, получше закрепила полотенце на груди, и встала рядом с Али, обняв его за талию. Мужчина усмехнулся, поближе притянул её к себе за плечи и кивнул в пространство:

– Улыбочку!

А ещё минуту спустя, когда Лана уже готовилась закрыть за собой дверь купальни, негромко проговорил:

– Я, конечно, хочу этих детей. Но цена мне не нравится. Возвращайся, Сафия [37] «Чистая» (араб.), смысловой аналог имени Екатерина (Катрина). . Пожалуйста, возвращайся.

Одна из трёх орбитальных крепостей планеты Шекспир стремительно приближалась. Лана, уже облачённая в монашеское одеяние и чувствующая себя крайне неуютно без оружия, мрачно глазела на экран.

Мрачность проистекала не только и не столько из предстоящего предприятия, авантюрного даже по меркам любой «горгоны». Лану бесила одежда.

До сегодняшнего дня ей не доводилось носить бельё (рубаху почти до пят), сработанное из льна. Судя по ощущениям – к счастью. Или дело было не в льняной рубахе, а в шерстяной рясе… сутане… В общем, она не стала забивать себе голову правильным именованием неудобной тяжёлой хламиды, ещё и вонючей в дополнение к прочим сомнительным своим достоинствам. Рубаху ей позволили постирать, а вот хламиду… «А что ты хотела, дорогая? Средневековье!» – ехидно ухмыльнулась Пилар.

Ей-то почему не ухмыляться? Она оставалась дома, и, будучи чистокровным человеком, наверняка не почувствовала бы и половины чудовищного амбре, состоящего в равных долях из плохо промытой перед прядением шерсти, тела, которое не мыли вообще, и – как объяснили Лане – луковой шелухи и медного купороса. Вообще-то, НАСТОЯЩИЕ назаретанки носили чёрные и серые одеяния, но на Шекспире все монахи и монахини одевались в коричневое. Да и навряд ли красители, применяемые в древности для получения чёрного и серого цветов, пахли лучше.

К средневековью относились и сандалии – кусок грубо обработанной толстой кожи, кое-как привязанный к ступне, засунутой в растянутый шерстяной чулок грубой вязки, такими же кожаными ремешками. Не «сондерсы», короче. Хотя и (Лана невесело усмехнулась) явный прогресс по сравнению с детством на ферме биологического папаши.