Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

Ломакс подошла к перегородке и стукнула по стеклу так, что он подскочил.

— Мы здесь.

Хагвуд месил, как тесто, свои мучнистые ладони. И язык у него, похоже, не укладывался за зубами.

— Товар при вас?

— Разумеется, — пожала плечами Ломакс, — в нашем трюме.

— Могу ли я его увидеть?

Она погрозила пальцем:

— Не раньше, чем исполнишь свои обязательства по договору.

Мужчина недовольно поджал губы.

— Я договаривался с Мориарти. — Голос его стал тонко присвистывать, словно проходил сквозь полую трубочку. — Где Мориарти?

— Ник занят. Мы заберем его, как только закончим здесь. — Ломакс сумела сохранить непроницаемое лицо и ровный тон.

— Тогда, боюсь, сделка отменяется.

— Ничего подобного, — заявила она и поманила меня подойти ближе. — Это дочь Мориарти.

— И что?

— У нее на кристалле схема сознания Ника, и она уполномочена представлять его.

Это было для меня новостью. Тем не менее я постаралась уверенно встретить оценивающий взгляд Хагвуда.

— Нет, не могу, — натужно мотнул он головой, и брыли затряслись. — Я торгую с Ником и ни с кем другим.

Ломакс снова ударила ладонью по стеклу.

— Мне что, захватить его и привезти обратно, чтобы он тебе мозги вправил?

И это не совсем убедило Хагвуда.

— Это не разговор. — Он обкусанными ногтями теребил редкую прядку зачесанных ото лба волос. — Я не знаю, можно ли тебе верить. Мне, признаюсь, не первый раз расставляют ловушки.

Ломакс запустила руку в карман, достала распечатку и прижала к стеклу, чтобы мужчина мог рассмотреть.

— Это артефакт.

Хагвуд подался вперед, блестя свиными глазками.

— Любопытно. — Он прошелся языком по губам. — Его достоинства?

Ломакс отняла лист, бережно сложила и убрала в карман комбинезона.

— Мне-то какая разница? Однако он здесь, и он твой. Стоит тебе только расплатиться.

Хагвуд потер подбородок:

— Не знаю…

Она еще раз шлепнула по стеклу, и на этот раз я подскочила вместе с Хагвудом.

— Если надеешься выжать что-то еще, даром время тратишь. — Голос Ломакс вобрал в себя всю теплоту и мягкость льда. — Я, так или иначе, сгружаю эту штуковину. Хочешь — бери, а нет — я ее скину в гипере после старта. Выбор за тобой. — Она скрестила руки. — Ну? Я знаю, что у тебя уже есть на нее покупатель, так что да или нет?

Несколько секунд мужчина глазел на нее, разинув рот и возмущенно двигая челюстью, и наконец выдавил жирный мягкий смешок.

— Превосходно, просто превосходно. — Он принялся потирать ладони. — Ты, милая, все так же крепко торгуешься.

Ломакс фыркнула, презирая его комплименты.

— А ты, Хагвуд, все тот же старый мошенник. Ну, берешь или нам искать другого покупателя?

Заключив сделку, мы снова отправились сквозь толпу на поиски отца. Сумму, какую Хагвуд перевел на счет Ломакс, я за всю свою жизнь не видала. По меркам Второй городской тарелки — целое состояние. Я впервые оценила, какие возможности открывает корабль вроде «Тети Жиголо».

— Может, я не слишком вовремя, — сказала «Злая Собака», — но у меня для тебя сообщение.

Я сидела на краю койки, крутила в руках бейсболку. Сидела уже довольно давно, вслушиваясь в знакомое поскрипывание корпуса, — корабль раздвигал носом туманный занавес гиперпространства.

— Что за сообщение?

— Велено было вручить тебе после выполнения задания и благополучного возвращения, — поморщилась аватара. — Но непохоже, что мы в ближайшее время попадем домой, и я считаю, лучше передать сразу.

— От кого?

— От Альвы Клэй.

У меня запнулось сердце.

— От Альвы?

— Она доверила его мне на условии, что я озвучу после ее смерти.

Я перевела дыхание. Руки ломали козырек кепки. Я открыла рот, но, оказывается, разучилась говорить — получилось какое-то карканье.

— Воспроизвести? — спросила «Злая Собака».

Она выбрала на сей раз черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Так она, очевидно, представляла себе официальный вид. Я, поднявшись, прошла к шкафу, где держала бутылку денебского джина и крошечную чашечку. Налила себе солидную порцию розового наркотика, сделала глоток и вздрогнула, когда напиток наждаком прошелся по пищеводу.

— Давай.

— Ты уверена? Если это слишком болезненное переживание, я могу очистить файл.

— Включай.

Экран растворился, опустел. Когда вернулось изображение, у меня внутри все оборвалось. Альва смотрела на меня. Она сидела в своей каюте, подвязав дреды красной банданой, и татуировки на ее руках будто извивались в лучах верхнего света.

— Привет. — Она затянулась трубочкой с барракудовой травкой. Голубой дымок заслонил лицо. — Раз ты это смотришь, я, надо думать, мертва. — Она прокашлялась и отвела взгляд от камеры, словно застеснялась и не хотела смотреть мне в глаза даже с такой дали. — Я видела, как тебя перепахала смерть Джорджа, и знаю, что от меня ты помощи не дождалась, я сама тебя винила. Заткнись — так и было. Но с тех пор, знаешь ли, мы стали ближе. — Она вытрясла пепел в пластиковую чашечку. — Тебе известно, как у нас теперь. И мне не хочется, чтобы ты опять так мучилась. Только не из-за меня. Поэтому я записываю это сообщение и оставлю его у «Собаки», чтобы сказать тебе: что бы ни случилось, это не твоя вина. По моему счету на тебе долгов нет. — Она снова затянулась. — Я в команде, потому что верю в наше дело. И ты, по-моему, тоже веришь. Так что не трави себе душу. Я могла погибнуть еще тогда, в джунглях. Каждый день после того был мне в подарок, и твоя дружба — далеко не в последнюю очередь, даже если со мной не всегда было легко.

Внезапная улыбка на ее лице была неожиданной и прекрасной, как летняя молния.

— Так что крепись, девочка. — Она вдохнула последний дым из трубки и выбила ее в кофейную чашку. — Ты сама не знаешь, какая ты сильная. Что бы ни случилось, я уверена, ты справишься.

Она потянулась к камере, как если бы хотела отключить запись, но задержала руку. Взгляд, уставленный в столик перед ней, метнулся вверх, и я дернулась, встретившись сквозь экран с ее глазами.

— Мне только жаль, что меня нет рядом, чтобы тебе помочь, — сказала Альва.

Я все плакала и плакала: выворачивалась наизнанку, изливая в рыданиях потерю, вину, прощение и любовь. «Злая Собака» стояла и смотрела. Наконец, где-то через полчаса, когда я выплакала большую часть горя, она сказала:

— Не понимаю, зачем вы с собой так обращаетесь.

Я вытерла нос рукавом.

— Как?

— Воскрешаете мучительные воспоминания. Посылаете друг другу письма из могилы. Разве мало сознавать, что случилось что-то плохое, и непременно надо ворошить прошлое?