Гарет Пауэлл - Свет невозможных звезд

— Угу.

— И чем ты тут занимаешься?

— Наладкой всякого дерьма, — проговорил он сквозь зубы, сжимающие узкий фонарик. — А на что похоже?

Инструменты лежали у его ног. Поверх грязно-белого жилета он натянул пятнистый от грязи комбинезон, а дреды перевязал узорчатым желтым платком.

Я протерла глаза.

— Не рановато ли?

— Рановато? — Он перехватил фонарик рукой и обернулся ко мне, озирая всклокоченные полувыбритые волосы и мятую футболку. — Господи! Ты про сотрясение-то не запамятовала?

— Сотрясение?

— Сотрясение реальности.

Я нахмурилась. В голове еще плавал сонный туман.

— Мы пережили сотрясение реальности?

Он почесал бороду.

— И еще какое. Снесло все освещение на грузовой палубе, попортило антигравитационную установку челнока… — Он ухмыльнулся. — Не переживай, память эти дела тоже уродуют. Ты была тогда с нами. Потом проблевалась и пошла спать.

Слушая его, я начинала припоминать события прошлого вечера, но они ускользали, не давались в руки.

— Почему меня никто не разбудил?

— Не видели смысла, — передернул плечами Паук. — Вряд ли от тебя будет много проку.

Оставив его заниматься ремонтными работами, я поднялась в рубку, где нашла пилота. Гант скрючился над навигационной панелью, примостившись на краешке кресла, как гремлин на мухоморе.

— Как дела?

Я хотела заглянуть ему через плечо, но он отмахнулся трехпалой перепончатой рукой:

— Отлезь, худышка.

— Не поняла?

Мелкий задира моргнул сразу двумя наборами глаз.

— Все ты поняла.

Первым делом после сотрясения реальности было восстановить летные качества «Тети Жиголо». Пока она не способна выйти в космос, мы так и будем торчать посреди тарелки, беззащитные перед рикошетом или вторичными толчками содрогающихся рубежей Интрузии, которые стремились вернуться в прежнее состояние. Я сидела в рубке, играя с новенькой серьгой, пока Гант, Ломакс, Броф и Паук прогоняли чек-листы, испытывали поочередно все системы. Я им помочь не могла: меня учили водить коммерческие межзвездные суда, а не копаться, засучив рукава, в их кишках. Мне, исполняющей обязанности капитана, следовало выказать доверие команде и не стоять у подчиненных над душой. От попытки вмешаться они только озлобятся. Оставалось сидеть смирно и ждать отчетов. К тому же все были старше меня и опытней. Теоретически это не должно бы играть роли, но на практике очень даже играло. Я чувствовала себя школьницей, которую нечаянно занесло в учительскую. Все здесь знали больше меня. Они провели с «Тетей Жиголо» не один год, и Гант не упустил случая мне об этом напомнить.

— С такими судами, как «Тетя», можно зазубрить все технические характеристики, — заявил он, — и при этом ни черта не понять, как она работает. Мы ее модифицировали, когда ты еще на свет не родилась. А кое-какие поправки и переделки еще древнее — остались от первого владельца. Честное слово, тебе лучше всего заткнуться и не мешать нам работать.

Я поскребла выбритую половину головы. Отвратительно было чувствовать себя неуклюжей девчонкой. Квалификацией я в сто раз превосходила их всех, но за прошедшие недели успела убедиться: для опытных астронавтов, закаленных школой выживания, мои познания мало значат. Что я могла им предложить? Пока я шарила по окраинам древнего города, эти ребята разбирались со всем, чем швырялась в них Интрузия. Хоть я с головой заройся в учение, не сумею рассказать им ничего нового. А вот наоборот — вполне возможно.

Впрочем, одна возможность у меня оставалась: поговорить с кораблем.

— Эй, «Жиголо»?

На экране появилась аватара. Сегодня она рассталась с клоунским нарядом, сменив его на черную футболку поло и радужные очки.

— Привет, Корделия. Где трясет?

Я нахмурилась:

— Ты не могла бы дать отчет о текущем состоянии?

— Легко!

Она выглядела разболтанной и рассеянной. Будь она человеком, я бы подумала, что тетка накурилась барракудовой травки.

— Ну? — поторопила я. — Как у нас?

Она безмятежно улыбалась.

— Кайфово, крошка. Полный кайф.

— Есть связь с обсерваторией?

Я надеялась, что теперь Мориарти вернется и возьмет корабль в свои руки, но пока вестей от него не было.

— Радиосвязь нарушена. Передачу я веду, но не знаю, что там с приемом.

— Выйти наружу безопасно?

— Кое-какая нестабильность могла сохраниться, знаешь ли. Вторичные толчки и прочие гадости.

— То есть нам нельзя выйти и посмотреть, как они там?

Она легко пожала плечами:

— Не знаю. Может быть. Узнай у Ломакс.

Я запросила вид с одного из наружных датчиков. С виду яркое оранжевое здание обсерватории не изменилось. Снег все так же походил на снег, солончаковые болота — на солончаковые болота. Я хоть и провела четыре года вдали от тарелок, знала их названия наизусть. Сейчас в небе над обсерваторией мерцали звездочки Ночного города, Второй фермы и Часовой равнины. Какой бы кавардак ни устроило сотрясение у нас на борту, тарелки его, судя по всему, выдержали — как выдерживали уже тысячу лет.

Я связалась с Ломакс через внутренний интерком:

— Схожу-ка я туда.

— Уверена?

— Здесь я не нужна.

Пусть Мориарти забирает свой корабль! Мне хотелось одного: выбраться отсюда, найти себе симпатичную работенку на нормальной планете с надежной землей и утешительно постоянными законами природы. Может, стоит вовсе забыть о космосе и снова пойти учиться или наняться в ресторан или булочную, занять руки простым и нужным делом, не слушаясь капризов своего суперквалифицированного мозга.

— Ладно, — с сомнением отозвалась Ломакс. — Только возьми-ка с собой Паука.

— Зачем?

— Для надежности.

Чинить, потом опять чинить.

Сколько раз я чиню Тревожную Собаку, столько раз она снова ломается.

«Мне с потомками лучше было бы на грузовике», — говорю я ей.

Собака смеется.

Говорит мне спасибо за починку.

Латаю дыры в наружной броне.

Заменяю изношенные детали.

Печатаю новые пули.

Новые торпеды.

Благодарен потомкам за помощь.

Много лиц для легкой работы.

Налаживаю двигатель.

Малышата быстро учатся. Уже умеют снять и разобрать оборонительное орудие. Кофеварку. Воздушный фильтр.

И мы работаем.

Всегда работаем, редко отдыхаем.

В сотый раз складываю глупый корабль по кусочкам.

Работаю.

Но иногда…

Иногда останавливаюсь.

Иногда думаю про Чета.

Чет был механиком на Душе Люси.

Чет умер.

Думаю о его последних словах.

«Белые корабли — кузены», — сказал он Джонни.

Нет понимания.

Чет захлебывался во внутренних жидкостях, когда говорил.

Мозг мог быть поврежден.

Джонни мог недослышать.

Может, ничего не значит.

Может быть важным.