Артём Мичурин - Еда и патроны. Прежде, чем умереть

— Вылезай, — прорычал голос Стаса, и неведомая сила потянула меня за петлю разгрузки.

Выбравшись и продрав глаза, я узрел чрезвычайно грустную картину — наш верный железный товарищ лежал на левом боку, на месте задней правой пары колёс дымились ошмётки резины, всё нажитое добро высыпалось из кузова на обочину, там же валялся держащийся за ногу и подвывающий Ветерок, рядом с ним крутился вечно неунывающий Квазимода, позади на дороге зияла неглубокая воронка.

— Давай! — перегнулся Стас через порог и подал руку лейтенанту.

— Нужно снять рацию, — ответил тот, будто из могилы.

— Нахуй рацию! Руку давай!

— Нет.

— Не дури, — присоединился я к уговорам. — Тут сейчас половина города будет. Не лучшая половина. А то ещё и бак рванёт.

— Надо уходить, — подкрепил Станислав мои слова констатацией очевидного факта.

Лейтенант, уронив, наверняка, скупую слезу на высокотехнологичный агрегат, передал Стасу свой «Скаут» и мою ВСС, после чего, кряхтя и чертыхаясь, выбрался сам.

Тем временем на дороге показались огни фар, и скорость, с которой они приближались, не сулила нам передышек.

— В лес, — озвучил я кристально чистую мысль, блеснувшую в замутнённом разуме. — Живее!

Я спрыгнул с поверженного железного чудовища и помог Ветерку подняться:

— Идти сможешь?

— Тебя перегоню, — осклабился тот.

Из груды хабара успели похватать только вещмешки. Может и зря, от леса нас отделяло метров двести отнюдь не ровного поля, где мы были как на ладони.

— Чего встал? — обошёл меня Павлов.

— Прожектора, — вскинул я ВСС и прострелил один за другим два зловредных устройства на вышках.

Но КПП недолго пребывал во мраке. Четыре пары фар вернули кордон в лоно света, когда наш неудачно отгастролировавший квинтет преодолел едва ли треть пути до спасительного лесного занавеса. А эти разгневанные зрители привезли с собой явно не помидоры. Немного успокаивало лишь то, что они не знали, каким путём мы рванули за кулисы.

Колонна остановилась, не доезжая вышек, из кузовов высыпали бойцы, и засуетились у машин, не рискуя соваться на заминированный участок. Но, видать, клеммы быстро разомкнули, и толпа рванула к перевёрнутому ЗиЛу. Никого там не обнаружив, мстители развернули свой транспорт, попарно, в обе стороны от дороги, и свет фар одной из колымаг лёг аккурат на маршрут нашего отхода. Ебаная Фортуна, прекрати меня игнорировать! Улыбнись хоть разок!

— Гасите фары! — проорал я, падая за кочку и беря в прицел световое пятно.

Но брать в прицел оказались не прочь и со стороны зрительного зала. Десятка два стволов в ночи полыхнули разнообразными узорами пороховых газов, и мне пришлось спешно пересмотреть свои приоритеты. В этот раз они переместились с гашения фар на сбережение собственной жопы, и я, выпустив пяток пуль для острастки, принялся искать кочку посолиднее. Слева щёлкнула бичом СВД, и одна из четырёх фар потухла. Я, кое-как избежав столкновения головы со свинцом недоброжелателей, потушил ещё одну. Молодые да резвые Стас и Павлов наконец-то решили поддержать огнём, и кучная живая сила противника тоже стала подумывать об укрытиях, расползаясь вдоль обочины. В ходе скоротечного обмена шквальным огнём светотехника двух машин приказала долго жить, но оставшиеся две — водилы которых не угадали с направлением — стали разворачиваться в правильную сторону.

— Отходим-отходим!!! — крикнул лейтенант, и мы снова рванули к лесу, петляя, как зайцы.

Сукины дети хоть и палили вслепую, но — что ни говори — количество-таки переходит в качество, и земляные фонтанчики возле ног нет-нет да напоминали о бренности сущего.

Моё полное достоинства тактическо-паническое отступление под аккомпанемент собственного хрипа и нездоровой пульсации прервали два громких хлопка и последовавшие за ними крики защитников Пензы. Это наш сын полка — Квазимода Иваныч — с успехом вышел на «бис» и кинул в беснующихся поклонников пару «лимонок» с личным автографом, а теперь гнал во весь опор обратно, надеясь избежать ответных любезностей.

Похоже, гранатами покоцало и машины, во всяком случае, они так и не развернулись фарами в нашу сторону. Но продолжению веселья данный факт нисколько не помешал. Из зрительного зала на сцену с характерным резким «пыщ» полетели подарочки. Я узнал этот звук. Такие звуки крепко врезаются в память, потому что с большой долей вероятности могут стать последними, которые слышишь — выстрел восьмидесятидвухмиллиметрового миномёта. А за ним низкий глухой «ух» разрыва. Мелкие комья земли посыпались на голову. В воздухе запахло гексогеном.

Артобстрел набирал интенсивность, автоматная трескотня не затихала, но лес становился всё ближе, шаг за шагом, метр за метром. Ещё немного удачи, и мы растворимся в его непроглядной для преследователей темноте. Они не рискнут продолжать погоню. Не рискнут ведь? Да твою же мать!

Миномёт умолк, отстреляв, видимо, весь боекомплект, залегшие на обочине бойцы поднялись и пошли на поле. Не меньше трёх десятков.

Уповая на эффективность своей беспламенной трубы, я присел и дал два выстрела по наступающим порядкам противника. Но спринт через ухабы не способствует точности стрельбы — руки подрагивают, прицел пляшет, задержать дыхание, когда кислорода и так не хватает, сложновато. Попал-нет — хуй знает, но шагающие цепью гордые, пылающие гневом сыны Пензы слегка остудились и сделались ближе к земле.

Повернув назад, в сторону леса, я заметил неподалёку Ветерка, он сидел и целился с колена, ориентируясь на вспышки выстрелов.

— Минус один! — поправил он приклад, отослав свинцовый презент незадачливому получателю. — Ещё, — снова раскатисто щёлкнула СВД.

— Хорош, отходи! — махнул я ему, чтобы двигал к лесу.

Саня поднялся, и тут со стороны КПП снова донеслось режущее ухо «пыщ».

Столб поднятой взрывом земли заслонил Ветерка, а когда осел, того было уже не разглядеть. В ушах звенело, правую ляжку жгло острой болью. Я сделал шаг, и перед глазами поплыло, ноги стали ватными, картина шатающегося леса сменилась стремительно приближающимся чернозёмом.

Не знаю, как долго я пролежал, уткнувшись рожей в грязь, но, когда перевернулся и продрал зенки, первое, что увидел — идущих на меня цепью автоматчиков, метрах в двадцати. Их мутные силуэты покачивались в такт шагам, и это почему-то успокаивало, как колебания метронома. Не было ни страха, ни беспокойства, я даже не потянулся к валяющейся рядом винтовке, просто лежал, будто на пикнике, и ждал приближения посланников рока. Как вдруг голова одного из них брызнула. Стреляли из леса. Цепь моментально скрылась от моих глаз, и вспышки ответных выстрелов засверкали на уровне земли. Музыка боя вернула сознание из мира меланхолии в реальность. Я схватил винтовку и пополз к лесу. Короткие очереди «калаша» и одиночные раскатистые хлопки «Скаута» перемещались по опушке, не давая неприятелю заскучать и остужая особо буйные головы новыми вентиляционными отверстиями. Голоса СВД в этой симфонии слышно не было.