Александр Уваров - Повстанец [СИ]

«Ворчливым стариком! И занудой! И вообще…»

Тейкону иногда начинало казаться, что, по крайнем мере, треть всех бед происходит потому, что к его словам не прислушиваются. Хотя именно лесорубы всегда славились своей рассудительностью и здравомыслием.

«А я ведь ещё и лучший снайпер в отряде!»

Тейкон очень гордился своим снайперским мастерством. И особенно тем, что оружие (и снайперское, и штурмовое… да разное! кроме, разве что, огнемётов да ракетных установок, да это-то не в каждом отряде найдёшь, а вот стрелкового оружия пока на всех хватает) он освоил сам, без помощи профессиональных военных (впрочем, планета Нейри всегда была мирной, в колониях поселенцев от момента основания и до начала Сопротивления военных не было… так, полицейские только).

Гордился, и очень обижался от того, что его, лучшего снайпера, к обсуждению военных вопросов как раз и не привлекают.

«И напрасно!»

Но что, помимо крика, показалось Тейкону странным, необычным, настораживающим.

В лагере беженцев явно началось какое-то движение, ещё не паническое, но уже очевидно беспокойное, рождённое нарастающим чувством страха.

Эйни инстинктивно прижала ребёнка к груди, потом передала безмятежно засопевшего от укачиваний младенца матери.

Потом подошла к Касси и тронула его за плечо.

— Я, простите, недавно к вам присоединилась и не знаю ещё, как вас зовут…

— Касси, — представился тот.

Голос его звучал сухо и даже отчасти сердито. Он так же услышал этот неприятный, нарастающий шум в лагере и общее беспокойство. Потому был вовсе не настроен беседовать с этой так некстати подошедшей с какой-то просьбой (а как иначе! конечно, с просьбой, он же заместитель командира отряда, с мелочами к нему не обращаются) совсем ещё юной и наивной девчонкой, которая, хотя и пережила немало бед на коротком своём веку (а кто их тут не пережил с начала войны?), но наивности своей пока, видно, так и не утратила.

Вот и сейчас пристаёт с каким-то просьбами… в такой момент.

«А вдруг «серые» нагрянули?», — с беспокойством подумал Касси.

Нет, не должны были. Разведка абсолютно точно докладывала: у карателей пока мало сил, они разбросана на большой территории. Пока отряды карателей стягиваются, сжимают кольцо вокруг повстанцев, заталкивают их в горную лощину, загоняют в ловушку. И специально не препятствуют колоннам беженцев присоединяться к группам повстанцев. Каратели знают: беженцы лишают повстанцев мобильности. А мобильность — это оружие.

Но штурмовать сейчас не должны… Они ещё не готовы, да и авангарды карателей не подтянулись настолько близко. И не слышно стрёкота вертолётов, а без прикрытия с воздуха каратели даже самые малые группы повстанцев стараются не штурмовать…

«Или это спецназ?», — подумал Касси.

И от внезапно подступившего страха холодная испарина выступила у него на лбу.

Пока, по счастью, мало кто из повстанцев сталкивался со спецназом «серых»… А уж в живых после таких столкновений вообще остались единицы. Но командирам отрядов и их заместителям известно точно: спецназ умеет подкрадываться незаметно и появляться там, где его не ждут. Где его и быть-то не должно.

— Господин Касси, очень приятно! А меня зовут Эйни, я из посёлка…

— Я знаю, сударыня, знаю! Простите, но у меня сейчас нет времени на беседу с вами. Давайте продолжим разговор позже, как-нибудь…

«Как-нибудь…»

Касси усмехнулся.

«Оптимист. Если шум из-за карателей, то мы уже до вечера едва ли доживём…»

Касси подхватил автомат, надел пояс с прикреплёнными к нему запасными обоймами и побежал вперёд, на ходу бросив:

— Тейкон и Глак — за мной. Дегер остаётся на посту. Глак, не жадничай, оставь ему пару обойм. Тебе трёх хватит!

Глак, молодой парень, бывший техник космопорта (ещё в мирное время он тянул проводку электросетей космолётов в технической службе под руководством Касси… и даже сейчас, во время войны, по странной иронии судьбы снова оказался в его подчинении, чем ужасно тяготился) выхватил из подсумка две обоймы, кинул их оставшемуся на посту Дегеру и побежал вслед за Касси, помахав на ходу Эйни:

— Пока, красавица! И не приставай к Касси, злой он какой-то сегодня. Лучше ко мне приставай!

— Трепло, — угрюмо бросил прошедший мимо Тейкон.

И снял винтовку с предохранителя.

Пятое утро встречал Каэ на этой далёкой планете. Их исследовательская база стояла на берегу океана, тяжёлые оранжевые волны которого мерно, вал за валом, с ровным и с начала времён непрекращающимся гулом накатывали на каменистый, чёрными плитами сложенный берег.

Необитаемая, недавно открытая их исследовательской экспедицией и потому не получившая пока никакого имени планета встречала вместе с Каэ своё очередное утро.

Этот мир был юн, светел и неистов.

В тропиках гремели нескончаемые бури, в северных широтах шли дожди (тёмная жидкость потоками лилась с неба и даже самая мощная защита исследовательских зондов с трудом противостояла напору этой агрессивной жидкости, а подключать защитное поле исследователи не решались, не зная точно, как отреагирует планета на такую вольность).

Ближе к полюсам задували буранные ветры, и падал снегом замёрзший аммиак.

А здесь, в субтропиках планеты, в местах спокойных и тихих, бушевал лишь юный океан.

Исследования подходили к концу и космонавты готовились к отлёту на базовый корабль.

Чем меньше времени оставалось до отлёта, тем беспокойней становились сны Каэ. Он когда-то слышал от ветеранов межзвёздных экспедиций, что космос и удивительные его миры воздействуют иногда самым удивительным образом на сознание, порождая не только странные сны, но и кошмары, видимые наяву.

Сознание, лишённое привычных опор бытия, начинает лихорадочно выстраивать свой собственный мир, в котором детали прошлой, обыденной, простой и понятной жизни вдруг начинают самым причудливым образом переплетаться с картинами иного, непознанного ещё инопланетного бытия, либо с выдуманными образами и вовсе несуществующих миров, а то и рождает в болезненном усилии неведомо из каких глубин подсознания взявшихся монстров.

— Но это не то, — прошептал Каэ. — Всё не то…

Его сны были иные: реалистичные, без химер и кошмаров, без немых криков и бега на месте, без чудовищ и странных незнакомцев.

Его сны были просты и понятны. Картины прошлой жизни, воспоминания… Разве только необыкновенно яркие, восстановленные во всех деталях, каждым мгновением своим восставшие в памяти. И не только образом: запахами, звуками, ощущениями той, прошлой, отлетевшей прочь, скрывшейся в небытие прожитого жизни; возвращённым временем входили сны в сознание.

И не было бы, возможно, в них ничего странного, тем более пугающего, если бы…