Гарри Гаррисон - Король и император

Тьма не рассеялась, но возникло ощущение окружающего пространства, как будто он попал в гигантскую пещеру. Оттуда пробивается свет. Вряд ли отец и небесный покровитель отпустит Шефа, не показав что-нибудь.

И вдруг тени приобрели очертания. Одна внезапно бросилась ему в лицо, выскочила из темноты с шипением, в котором было столько ненависти, что оно переходило в визг. Шеф конвульсивно дернулся в постели, стараясь отпрянуть. Слишком поздно: он разглядел голову уставившегося на него чудовищного змея. Змей снова бросился, его ядовитые зубы щелкали в каком-то ярде от человеческого лица.

«Змей прикован, — понял Шеф. — Он не может дотянуться».

Змей бросился еще раз, теперь на кого-то другого. И снова не смог дотянуться. Чуть-чуть.

Внизу Шеф теперь видел распростертую в темноте фигуру гиганта. Огромными железными цепями он был прикован к скале. Тело Шефа пробрала дрожь, когда он понял: это может быть только Локи, погубитель Бальдра, отец чудовищного отродья, враг богов и людей. Локи прикован здесь по приказу его отца Одина, чтобы муки не прекращались до Последнего Дня. До дня Рагнарёка.

На жестоком лице проступает страдание. Шеф видит, что змей, хоть и не может добраться до врага, клацает ядовитыми зубами в каких-то дюймах от его головы. Яд брызжет прямо в лицо Локи, которому не отвернуться, разъедает кожу и плоть, разъедает не как яд, а как нечто, чему Шеф не знает названия.

Но что-то в искаженном лице не меняется. Выражение затаенной хитрости, приготовленного обмана. Присмотревшись, Шеф понимает, что исполин напрягает все силы, непрестанно дергает правой рукой прочно соединенную с камнем окову. «Я видел это раньше, — вспомнил Шеф. — И знаю, что крюк почти вырван».

А вот и отец. Кажущийся маленьким по сравнению с Локи и с гигантским змеем, но сохраняющий полное самообладание, несмотря на тянущиеся к нему ядовитые зубы.

— Ты пришел издеваться над моими муками, Риг? — хрипло шепчет Локи.

— Нет, я пришел взглянуть на твои цепи.

Лицо страдающего бога окаменело, он не желал показывать страх и досаду.

— Никакие цепи не будут удерживать меня вечно. И моего сына, волка Фенрира, не будет удерживать вечно цепь Глейпнир.

— Знаю. Но я пришел, чтобы ускорить дело.

Не веря глазам, Шеф смотрел, как его отец, бог ловкости и обмана, достает из рукава какой-то металлический инструмент и, спустившись, раскачивает вбитый в скалу крюк. Прикованный бог тоже пребывал в крайнем изумлении; он не шевелился, пока разъедающий плоть яд не заставил его сморщиться.

Почувствовав, что уже всплывает, возвращается в мир людей, Шеф снова услышал хриплый шепот:

— Зачем ты это делаешь, обманщик?

— Может, я считаю, что Рагнарёк слишком запаздывает? Или что Локи так же достоин свободы, как и Тор? Не важно. Просто я хочу тебя кое с кем познакомить…

Шеф вывалился из забытья, его сердце бешено колотилось. «Со мной познакомить? — подумал он. — Не со мной! Только бы не со мной!»

Шеф озабоченно следил, как гости выходят из специально построенного для них дома. Ночной кошмар все еще не давал ему покоя. Казалось, на мир упала мрачная тень. Шеф обнаружил, что даже ступает более легко, более осторожно, словно земля в любой момент может раздаться и сбросить его в мир, который он видел во сне.

Однако все шло своим чередом. Вот его друг и соправитель Альфред, он повернулся на ступенях и ободряюще протянул руки к крепкому малышу, спускающемуся следом. Эдвард то ли прыгнул, то ли упал в объятия отца. За ними, улыбаясь счастливой материнской улыбкой и прижимая к бедру второго ребенка, шла та, которую Шеф не мог забыть. Его любовь, давно потерянная для него Годива, некогда подруга детства, проведенного в болотной деревушке, ныне всем известная и всеми любимая леди Уэссекс. Гости не могли видеть его в то мгновение, он стоял в тени странного механического сооружения, которое намеревался сегодня опробовать в деле. Он мог наблюдать, оставаясь незамеченным.

Не замеченным теми, на кого он смотрел. Но не его собственными людьми, которые неловко переминались и растерянно переглядывались, видя его молчаливую сосредоточенность.

Он знал, что должен считать своих гостей врагами. И строить планы — если не их убийства, то хотя бы изгнания. Ведь они действительно опасны. Многие поговаривали, хотя не осмелились бы произнести это при нем, что первая обязанность короля — обеспечить себе преемника. Несколько лет назад, в мрачные дни, когда в Англию вторглись сразу и франки Карла Лысого, и норманны Ивара Бескостного, Шеф и Альфред договорились разделить свою удачу и землю, которой им удастся завладеть сообща. Они также решили, что каждый будет наследовать другому, если тот умрет, не оставив потомства, и что наследник одного из них в такой же ситуации будет наследовать обоим. В то время этот договор не выглядел слишком серьезным. Они не знали, доживут ли до следующей зимы, не говоря уже о весне. И Годива ночевала в палатке Шефа, если не в его кровати. Он тогда считал, что, коль скоро они выживут, однажды сами собой вернутся и ее любовь, и его желание.

Он заблуждался. Умри он сейчас — и королевство перейдет к Альфреду. А от Альфреда — к смеющемуся карапузу, которого сейчас несут на руках, к принцу Эдварду. Вице-королям, конечно, будет наплевать на договор монархов. Никаких шансов, что скандинавские конунги Олаф и Гудмунд, да и десятки других правителей, согласятся подчиниться христианским властелинам. Сомнительно даже, что жители Мерсии или Нортумбрии признают над собой власть сакса из Уэссекса. Единый король Севера был еще и единственным в своем роде. Единым королем больше не признали бы никого.

Шаткое положение. Не закончится ли все это Рагнарёком, о котором хотел напомнить отец? Шеф должен обзавестись женой и родить наследника как можно скорее. Так считают все. При дворе блистает множество дочерей ярлов и прочих принцесс Севера, не теряющих надежды на малейший знак внимания со стороны короля. Рагнарёк или не Рагнарёк, но Шеф на это не пойдет. Просто не сможет.

Выйдя из тени, Шеф постарался изобразить радостную улыбку. Но гости разглядели под ней гримасу боли. Альфред сдержался, не бросил взгляд на жену. Он давно знал, что соправитель вовсе не охоч до мальчиков, как шептали некоторые, а влюблен в его жену Годиву. Иногда Альфред жалел, что не может отдать ее Шефу или разделить с ним. Но если он и допускал подобные мысли, то она — нет. По какой-то причине она год от году все сильнее ненавидела друга детства. Ее неприязнь росла вместе с его успехами: возможно, Годива слишком много думала о том, как могла бы сложиться ее судьба.