Гарри Гаррисон - Король и император

— Итак, поклоняясь Локи, мы ничего хорошего не добились, — с горечью сказал Торвин.

Его белые одежды были разорваны и измазаны кровью. Ночью он крушил врагов своим молотом. Ему не удалось спасти Скальдфинна, павшего у акведука. Никто не знал, куда подевался еврей Соломон. От военной коллегии Шефа осталось шесть человек: он сам, Торвин, Бранд, Хагбард, Хунд, угрюмо глядящий в землю, и Свандис. «Мне следовало хотя бы раз за эту ночь вспомнить о ней, — подумал Шеф, — но я и этого не сделал».

Та, в чьих жилах текла кровь Рагнара, сама могла позаботиться о себе. Но теперь внутри ее текла и кровь Шефа, и кровь Рига. Почему он не был рядом с ней? Ему хватало других забот.

И эти заботы никуда не делись. Крепостную стену то и дело сотрясали удары огромных камней, выпущенных из метательных машин, чью конструкцию усовершенствовал Эркенберт, Шеф разглядел исполинские орудия через чудом уцелевшую подзорную трубу. Мог бы и не стараться, все равно северянам сейчас нечего противопоставить этим требушетам.

Казалось, военный совет Шефа погрузился в апатию и отчаяние. Даже Бранд, похоже, помышлял лишь о том, чтобы достойно встретить смерть.

«Но это неправильно, — сказал Шефу внутренний голос. — Они знают, насколько плохи наши дела. Но они не знают, насколько плохи дела у противника».

Врагам тоже был нанесен немалый урон — и при пожаре, и при обстреле из дротикометов, и в бесчисленных ночных стычках. Считалось аксиомой тактики, что тяжеловооруженных всадников нельзя использовать в ближнем бою ночью, когда слишком велики напрасные потери среди этих умелых и ценных воинов. Однако именно так поступил император.

Армия Пути лишилась своих боевых машин. Но когда-то северяне умели сражаться и без катапульт. Еще не все потеряно.

Взгляд Шефа упал на длинные жерди, которые кто-то сложил у парапета. Король и не знал, что их несут с собой, увидел бы — запретил. Но раз уж они здесь… Да, вот и Толман прячется за зубцом, невольно втягивая голову в плечи каждый раз, когда каменная кладка сотрясается от нового удара.

Шеф постарался придать лицу бодрое и веселое выражение. Подошел к испуганному мальчику.

— Подумываешь о полете? — заговорил он. — Наверху безопасней, чем здесь. Поднимись-ка и разведай, что задумал неприятель. Квикка! Распакуй тюки и собери змея. А где твой зуб, укусил что-то твердое?

Квикка и его люди переглянулись и принялись натягивать холсты на жерди. В неволе они прожили дольше, чем на свободе, и рабские привычки вернулись без промедления.

— Он уже забыл, что ударил тебя, — прошептал один из англичан Квикке. — А пацан совсем напуган.

— Помолши и привяжи этот трош, — буркнул Квикка.

Он сомневался, что все хозяева рано или поздно оказываются одинаковыми. Квикка взглянул на свой амулет, знак принадлежности к касте летающих людей. То, что делает этот хозяин, прежде не делал никто.

Через несколько минут Толман забрался внутрь конструкции, которую шесть человек держали у края стены. Ветер усиливался, и змей возвышался над прилегающим валом на добрых сорок футов. Отсюда был прекрасно виден полукруг машин и людей, осаждающих северян снаружи, но Шеф хотел, чтобы Толман заглянул в мертвую зону, ведь атака наверняка начнется с внутренней стороны стены, из города.

— Мы быстренько тебя поднимем и спустим, как только махнешь рукой, — повторил король. — Постарайся не задерживаться.

Испуганное личико кивнуло, стартовики подняли змея на вытянутых руках, чтобы поймать ветер, чуть подождали и дружно бросили его вверх с края стены. Змей стал падать, и Шеф заметил, что ветер у стены завихряется. Затем начался подъем, моряки вытравливали толстый основной трос и тонкие тросы управления, едва ли нужные теперь, ведь Толман уже научился ловко работать боковыми крылышками. Шеф восхищался искусством мальчика, ровно ведущего змея вверх и в подветренную сторону. У самого короля лучший полет длился считаные минуты. Когда-нибудь наступит мир, и Шеф научится летать лучше.

— Они по-прежнему показывают фокусы, — сказал Бруно Петру II, который в миру звался Эркенбертом.

Император и новый папа римский стояли среди обломков ризницы, много лет назад разрушенной маврами. Святое Копье, как всегда, покоилось на левой руке императора, в зажиме рядом с лямкой щита. Позади четыре рыцаря Грааля охраняли реликвию и реющее над ней знамя. Происходило это в тылу войска, но не из-за страха смерти, а из-за опасения, что святыни могут попасть в руки язычников.

«Я больше не буду сторониться боя», — подумал Бруно, которого переполняла ярость. Враги бросают вызов не только императору, но и самому Спасителю, Его церкви и Его земным святыням. Язычники уже добрались до священного города, они почти на расстоянии выстрела от Леонинской стены и базилики Святого Петра, самого сердца христианской веры. Сегодня с ними должно быть покончено.

— Если попробуют еще раз, у меня тоже найдется фокус, — проворчал Эркенберт. — Но они уже опускают змея. К счастью для себя.

— Что ты разглядел? — спросил Шеф.

Мальчик отвечал прямо из седла, не пытаясь выбраться.

— В городе стоят пехотинцы в доспехах, вон там. — Он показал рукой. — Сотни две или три. По другую сторону от стены никого не видать.

«И всего-то», — подумал Шеф. Конечно, многих просто не видно. Но враг понес огромные потери.

— Конницы нет?

— Нигде. Я видел императора. Он был позади меня, в разрушенном здании с остатками белого купола. Думаю, это был он. Рядом стоял человек в черном, а позади — знамя.

— Какой рисунок был на знамени?

— Похож на твой амулет, государь. — Толман кивнул на серебряную лесенку, видневшуюся под разорванной рубахой Шефа.

«Если бы мы могли стрелять с небес, — сказал себе Шеф. — Или сбрасывать зажигательную смесь Стеффи. Убили бы императора, и закончилась бы война. Вообще все войны».

«Проблема войны машин заключается в том, — объяснил ему внутренний голос, — что машины рано или поздно появляются у обеих сторон. Одни и те же конструкции. В этом и кроется истинный смысл песни о великаншах, с которой однажды тебя познакомил Торвин».

— Поднимись еще раз, — сказал Шеф. — Посмотри, нет ли в этих стенах прохода где-нибудь рядом с императором. Если найдешь, мы попробуем сделать вылазку.

Испуганный мальчик кивнул, стартовики разошлись по своим местам. В двухстах ярдах от них Эркенберт удовлетворенно хмыкнул, увидев, что змей снова поднялся над стеной. Из-за развалин ризницы вышли рабочие, вкопали в землю прочный пятифутовый столб, закрепили на нем нечто вроде перевернутого железного стремени, а поверх установили самострел. Огромный самострел, шести футов в размахе.

— Это тисовое дерево, — сказал Эркенберт. — Вегеций не раскрывает секрет стали, из которой язычники делали свои стрелометы. И про эту штуку он тоже ничего не рассказывает. Я сам придумал конструкцию, увидев, как змеи взлетают над иудейской крепостью. Это будет первое испытание нового оружия, во славу святого Петра и его святого города.