Антон Демченко - Опричник [СИ c издательской обложкой]

Изменился парень. И сильно. Глядя на него, Подольский даже немного жалел, что его собственный сын не похож на давнего приятеля. В голове Ромки до сих пор гуляет ветер, а интересы будущего дружинника не простираются дальше тачек, девок… и выяснений, кто из ровесников «круче». Куда уж ему до Кирилла, в свои шестнадцать умудрившегося наворотить столько, что иному взрослому и не снилось? Впрочем, если ходящие среди домочадцев в «Беседах» слухи об отношении прежнего главы рода к своему внуку-не внуку, правдивы хотя бы на наполовину, может оно и к лучшему? Конечно, Кирилл и раньше был серьёзней сверстников, осторожнее и внимательнее, но стоит ли такое быстрое взросление той цены, что пришлось заплатить сыну Николая Громова за своё нынешнее положение и независимость?

— О чём задумались, Ингварь Всеволодович? — Подольский и не заметил, как предмет его размышлений оказался рядом.

— О разном, Кирилл Николаевич, о разном, — с лёгкой насмешкой в голосе отозвался дружинный воевода.

— Ну, дядька Ингварь! — протянул тот, моментально поняв намёк на претензию.

— Так-то лучше, Кирилла, — довольно кивнул Подольский, невольно улыбнувшись привычному обращению. — А то ишь, вздумал! Меня по имени-отчеству! Давно крапивой по заднице не получал.

— Как там Ромка поживает? — присаживаясь на подножку рядом со старым знакомым, спросил юноша.

— Бегает, как и прежде, — фыркнул Ингварь. — Только раньше, он за мячом носился, а теперь за юбками. Вырастил ловеласа себе на голову, матушке на огорчение.

— Пф! — Кирилл хохотнул. — Можно подумать, всё так страшно. Да и когда ему ещё за девками бегать? Вы ж, небось, уже и невесту ему сговорили, а?

— Сговорили, — согласно кивнул Подольский. — Да ещё не познакомили. Но о самом факте, Роман в курсе… и всё равно колобродит.

— Потому и колобродит, что чует: недолго ему свободным быть. Того и гляди, окольцуют, — развёл руками Кирилл.

— Да понимаю я, — отмахнулся воевода. — Но знал бы ты, Кирилл, скольких седых волос стоили мне его похождения! Я ж матери его и о половине Ромкиных эскапад не рассказываю, чтоб не расстраивать. Но ей и известной части для волнения хватает. А когда Татьяна свет Сергеевна волнуется…

— Помню-помню, — рассмеялся Кирилл. — Горшки и тарелки летать начинают.

— Ага, в головы залётчиков, — поддержал его смех Подольский. — По дому теперь без шлема лучше не ходить… потому как обычный водный или воздушный щит воя, её снаряды пробивают на раз.

— Вот, кстати, как там у Ромки дела со стихиями? — поинтересовался юноша.

— Старшего воя взял, — довольно усмехнулся в усы Ингварь. — Аккурат на рождественских состязаниях. Второе место занял, между прочим. И то, если бы противник его не был старше на три года, глядишь, и первое бы за ним было. Но… не судьба. Немирович на опыте выехал, хотя Ромка его добрые четверть часа по ристалищу валял.

— Немирович? Из новгородских, что ли? — наморщил лоб Кирилл.

— Ну да, сын Афанасия Гордого, — кивнул Подольский. — Они, как авиапарк свой государству сдали, так и съехали в «низовские» вотчины. Денег, говорят, много потеряли. А среди новгородцев, сам знаешь, не величиной имений да длиной родословной хвастают, а у кого мошна туже набита. Вот и не выдержал Афанасий «сочувствия» от бояр новгородских. Похватал родовичей, да и выехал из города. Кста-ати, Кирилл?

— Ась?

— А ты-то как при аэродине остался, боярин? — поинтересовался Ингварь.

— Какой аэродин? — сделал большие глаза тот.

— Ты мне тут невинность не изображай, я все твои ухватки ещё по житью на нашем дворе помню, — прищурился Подольский. — Признавайся, шельмец! Что у тебя на базе целый «Борей» делает?

— Ах, «Боре-ей», — протянул Кирилл и, сделав небольшую паузу, легкомысленно пожал плечами. — На стоянке стоит. Иногда по делам нашим летает. А что?

— Кирилл, не крути мне уши, — вздохнул Подольский. — Я же знаю, что боярам запрещено владеть подобной техникой. Зачем тебе проблемы с законом, а?

— Никаких проблем. Запрет-то касается лишь вотчинных бояр, — ответил Кирилл, закуривая сигарету. Ингварь покосился на свой «бычок», до сих пор тлеющий в руке, и… не стал читать нотацию.

— А ты у нас какой? — удивлённо спросил воевода.

— А я — опричный, — развёл руками тот. — Причём стал им до того, как дедов титул получил, а значит, запреты вотчинным, меня не касаются.

— Ну ты, жу-ук, — протянул Подольский.

— Фёдор Георгиевич то же самое сказал, когда мы договор на аренду моего «Атланта» подписывали, — изобразив печаль-кручину, тяжко вздохнул Кирилл. — А ведь я не для себя, для людей стараюсь. Посадским помог избавиться от запрещённого имущества, Громовым помог найти нужный им аппарат… А что себя не обидел, так ведь не во вред окружающим же!

Вспомнив, действительно, появившийся у Громовых год назад тяжёлый транспорт, уже успевший стать предметом зависти некоторых боярских родов, Ингварь заперхал.

— Ну ты, Кирилла… ну… — ошеломлённо пробормотал он.

— Да понял я, понял, дядя Ингварь. Жук, конечно, — отмахнулся юноша. Подольский покачал головой.

— Не о том речь, «племяш», — наконец, проговорил он и, помолчав, добавил: — Гранд, опричник, владелец наёмного отряда и совладелец производства гражданских тактиков, а теперь, выясняется, что ещё и хозяин двух экранников… Как же я порой жалею, Кирилл, что мой Ромка на тебя не похож.

— Не стоит, — неожиданно серьёзно отозвался от. — Не жалейте. Все эти красивости… без них можно прожить, и прожить счастливо. А Кириллу Громову они стоили жизни, дядька Ингварь, в прямом смысле этого слова. Поверьте, это не та цена, которую стоит платить за подобные вещи.

— Я слышал кое-какие сплетни о том, что случилось в «Беседах» незадолго до смерти старого Георгия, — нахмурившись, ответил Посадский. — Значит, слухи не врали?

— Не знаю, я-то их не слышал, — слабо улыбнулся Кирилл. — Но если речь о том, что с попустительства старика, я чуть не сыграл в ящик, то это правда. Львович говорил, что во время своего последнего «визита» в медкрыло, я трижды от него «сбегал» на тот свет… И скажу честно, иногда мне кажется, что одна из попыток всё же удалась. По крайней мере, с прежним Кириллом Громовым, я себя никак не ассоциирую. А тот мальчик, что приезжал в гости к своему единственному другу, Ромке Подольскому, умер в регенерационной ванне от глубоких ожогов девяноста процентов тела, два года тому назад.

— …лядство! — не сдержался Ингварь и, бросив опаливший ему пальцы, бычок сигареты, со злостью вдавил его каблуком в землю. — Как боярин вообще мог подобное допустить?! И куда смотрел Фёдор? Н-наследничек, чтоб его!

— Фёдор Георгиевич слишком редко появлялся в поместье, чтобы видеть, что происходит с его домашними, и уж тем более, разбираться в их дрязгах, — ровным, спокойным тоном, ответил Кирилл. — А Георгий Дмитриевич… он был безумен. Такое случается с сильными одарёнными, прошедшими войну. Близость Эфира, наполненного болью, смертью и страданиями тысяч людей оказывает на них… нас… весьма пагубное влияние. Если не уметь от него защищаться, конечно. Но какой стихийник знает об этих методах? Вот и Георгий Громов не знал. Презрение к «эфирникам» сыграло с ним злую шутку, как, впрочем, и со многими-многими другими гриднями и ярыми. Но если иные бояре, заставшие ту войну, по её окончании добровольно передали главенство в роду своим наследникам, то старый Громов не смог отказаться от власти, а среди окружающих его людей не нашлось никого, кто смог бы распознать его безумие и решился спорить с сильнейшим ярым Пламени в России.