Гарри Гаррисон - Крест и король

Шеф, утомленный и изнервничавшийся, решил провести остаток дня в парной бане. Это была маленькая деревянная хижина на краю мола, ведущий от нее помост нависал над глубокими водами фьорда, который выходил в гавань Храфнси. Каждый день раскаленные камни доставали из ямы, в которой всю ночь поддерживался огонь, тачками перевозили их в баньку, и там они лежали, часами источая жар. Для тех, кому было нечем заняться, или для уставших от работы стало привычным делом приходить в баньку и сидеть здесь по часу и больше, поливая камни водой и время от времени выбираясь на пирс, чтобы окунуться в студеную воду.

Войдя в темную парилку, Шеф понял, что в ней уже кто-то есть, сидит на одной из лавок. Всмотревшись в полумрак, он в луче света от приоткрытой двери разобрал, что это Катред, который сидел не голым, как все остальные, а в рваных шерстяных подштанниках. Шеф помялся и вошел. Он не знал никого, кто бы охотно посидел в темноте рядом с Катредом, но интуиция подсказывала ему, что бояться нечего. Катред не забыл, даже в своем безумии берсерка, благодаря кому освободился от мельничного жернова. Вдобавок, услышав, что Шеф его узнал и что Шеф участвовал во всей истории с самого ее начала, с захвата в плен Рагнара, он объявил, что считает их судьбы связанными между собой.

Они вместе немного посидели в темноте, и вдруг Шеф понял, что Катред начал говорить, тихо, чуть ли не про себя. Кажется, речь шла о Бранде.

— Здоровенный он парень, — бурчал Катред. — Но размеры — это еще не все. Знавал я некоторых почти таких же крупных и одного-двух даже повыше ростом. В шотландце, которого я убил, было в длину семь футов, я измерил. Хотя он был тонкокостный. Нет, не из-за размеров меня достает этот сукин сын, просто он весь неправильный. У него кости не такие. Посмотри на его ручищи — они в два раза больше моих. И его глаза. Его надбровья. — Протянулась рука, прошлась по бровям Шефа, и голос продолжал: — Смотри. У нормальных людей ничего нет под бровями, только глазницы. Я не смог пощупать его брови, не мог подойти близко, но я смотрел очень внимательно. У него здесь костяной гребень, его надбровья выдаются вперед. А его зубы! — Снова приблизилась рука, оттянула нижнюю губу Шефа. — Смотри, у большинства людей, почти у всех, верхний ряд зубов заходит на нижний. Когда ты кусаешь передними зубами, верхние заходят на нижние как ножницы. А у него зубы не такие. Я долго присматривался и понял, что его зубы подходят краешек к краешку, они вообще не заходят друг за друга. Когда он кусает, это получается как топором по кирпичу. А его коренные зубы, должно быть, настоящие жернова. С ним что-то очень странное. И не только с ним, а вообще со всеми тут. Все его родичи такие. Но он хуже всех. И еще одна вещь. Он что-то прячет здесь поблизости. Ты знаешь, государь, — Катред впервые показал, что узнал собеседника, — ты знаешь, в эти дни я много ходил на веслах по окрестным водам.

Шеф кивнул в полутьме. Катред действительно плавал на маленьком двухместном челноке, который у кого-то одолжил, если не отобрал. У всех вызвало только облегчение, что его подолгу не бывает поблизости.

— Так вот, сначала я обошел вокруг всего острова, затем продвинулся вдоль берега на юг, а потом на север, но немножко, потому что дело было к вечеру. И когда я в тот раз вернулся, они все меня ждали на пристани. Бранд и четверо его родичей, с копьями, топорами, в доспехах, словно приготовились к распре. Ну, меня это, конечно, сразу взбесило. Но я ведь не такой сумасшедший, как они все думают. Я-то уверен, что в тот день они только этого от меня и ждали. Но я спокойненько вышел из лодки и направился прямо к Бранду, так что, начнись что-нибудь, он был бы у меня в руках — и он понял, что я делаю. «А теперь слушай, — очень аккуратно сказал мне Бранд. — Я не хочу тебе плохого, но я должен тебя предупредить. Катайся на своей лодке. Это можно. Катайся где хочешь — вокруг острова, сходи к тюленьим шхерам, на юг, в любое место. Но не на север». — «Я только что был на севере, — ответил я. — Ничего такого я там не видел». — «Ты не успел зайти достаточно далеко, — сказал он. — Ты дошел только до Нэстифьорта — так называют ближайший большой фьорд на севере. Туда можно. Обычно. Следующий фьорд — Мидфьорт. Туда тебе заходить не нужно». — «А следующий фьорд?» — спросил я и толкнул его легонько. И тут зубы у него клацнули, как волчий капкан. Наконец он выдавил: «Тебе не нужно вообще об этом знать. Держись от этого подальше».

— Звучит странно, — согласился Шеф. — В конце концов, они ведь сами ходят на север достаточно часто, чтобы найти финнов и собрать с них дань. Они говорят, что на самом деле к северу отсюда уже никто не живет, по крайней мере из норманнов, одни финны. Но кажется, они прекрасно знают, что там находится.

— Да, но когда корабли идут на север, — ответил Катред, — они забирают мористее береговых шхер. Я тут пробовал поразузнать, что сумею, а Марта для меня расспрашивала женщин. На север отсюда, на побережье, где шхеры, — там запретная страна. Не знаю почему. Они что-то скрывают. Когда я уходил, после того как они меня предупредили, я услышал — один из родичей Бранда сказал ему кое-что, старался его успокоить. «Да пусть себе ходит, — сказал он, — невелика потеря». Так что они действительно хотели предостеречь меня от чего-то, что считают очень опасным. Но все равно они не желают об этом говорить.

Хриплый голос Катреда постепенно перешел к перечислению оскорблений и обид, которым он подвергался, когда был прикован на мельнице. Мужчины и женщины, которые издевались над ним, ужасающие холода горной зимы, и как он пытался залепить ставни грязью, как ставни все время распахивались, как в окнах появлялись лица, как они трясли дверь, чтобы ночью добраться до него…

Расслабившись в тепле, Шеф мало-помалу забыл о своих неотступных заботах, забыл о Бруно, Альфреде, Сигурде и Олафе, о мертвом Харальде и о Рагнхильде, да и о Годиве тоже. Голова его откинулась в уголок, опираясь на пахнущую сосновой смолой стену, и Шеф погрузился в неспокойный сон.

Он по-прежнему был в темноте, но в темноте другой — не теплой и ароматной, уютной темноте, которую покинул, а в темноте холодной, безмолвной, пахнущей землей и плесенью. И он оказался не в помещении. Это была дорога, а он ехал по ней верхом, несся какой-то сверхъестественной рысью, сильными раскачивающимися волнами, словно у лошади было больше ног, чем положено.

Это Слейпнир, понял Шеф, восьминогий конь Отца богов. Однако он, всадник, в которого Шеф воплотился в своем сне, не был Отцом Всего Сущего. Шеф смог разобрать, что это за существо: это не бог, а человек. Человек безумный, вроде Катреда, но без тех оснований, что были у Катреда. Главное чувство, которое он испытывал — испытывал все время, — была веселая ярость, желание встретить и преодолеть препятствия. Воспоминания его были сплошной сумятицей сечи, топота копыт, рубящих и колющих ударов, их перемежали лишь периоды хмельного забытья. Опьянения от медов Одина. На Слейпнире, подсказал кто-то Шефу, едет Хермот. Это имя он встречал раньше. Имя ратоборца, которое выкрикивали и прославляли в конце долгой дневной битвы в Валгалле. Победитель этого дня, лучший из всего воинства Одина, Эйнхериара, возвращающегося в чертог с волшебно исцеленными смертельными ранами, чтобы вечером пировать перед завтрашней битвой. Хермот побеждал чаще, чем кто бы то ни было, чаще, чем Сигурд Фафнисбани, чем Бьотвар Бьярки. Потому его и выбрали для такого поручения, самого важного из всех, которые Один давал своим героям.