Илья Саган - Черный Камень

Глаза наглеца расширились так, что стали овальными.

— Без меня? Обалдел? — громко возмутился он, и все обернулись. Диоген осекся и зашипел: — Знаю я, как ты сам разбираешься. Притащишь в дом какую–нибудь… вроде Светки, а мне с ней живи. И Василисе она не нравится. Вот Машенька — другое дело, у нее сердце золотое.

— Тебе–то откуда знать? — усмехнулся я.

— Я квестовый филин, понял? Все вижу, все знаю. Не будь дураком, прислушайся к словам мудрейшей птицы.

— Отстань!

Диоген надулся и замолчал. Но что было делать? Не объяснять же ему, в самом деле, что Маруся и без идиотских советов запала мне в душу. В бою я старался прикрывать ее, а в перерывах украдкой поглядывал на нее. Любовался. Казалось бы, чего проще — заговори с ней, вот же она, рядом идет. Но всякий раз, когда я собирался открыть рот, накатывала странная робость, кровь приливала к лицу, а слова забывались. И я уже начинал догадываться, почему.

Между тем лес становился все гуще, и вскоре мы уже с трудом продирались сквозь заросли. Володька достал из сумы два небольших топора, и Стас с Морпехом принялись по очереди рубить проход через чащу, словно аделантадо в бразильской сельве. Так мы двигались не меньше часа, не встретив ни единого монстра. Может, все и дальше бы так шло, если бы Стас не промахнулся и не врезал по толстенному стволу то ли вяза, то ли бука. В ту же секунду раздался грозный вой, и в сморщенной коре, дрогнув, открылись два огромных красных глаза. Выглядело это жутко. Я потрясенно замер; впрочем, не я один.

Вой повторился еще раз, и еще, и скоро уже все соседние деревья сурово смотрели на нас. Их ветви затряслись, и листья медленно повернулись другой стороной — совершенно зеркальной. Солнечные блики отразились в них, ослепляя, и через мгновение я понял, что ничего не вижу. Наудачу махнул клеймором, кто–то из мужиков выругался. Девчонки закричали, в спину мне прилетел шар одного из магов, благо, не наносящий урона союзнику. А следом по лицу с размаху хлестнула ветка. Я почувствовал, как кровь брызнула в разные стороны, и скрипнул зубами от боли. И только тут сообразил, что вопли отряда относились не ко мне.

— Сука, ниче не вижу!

— Помогите, я ослепла!

— Всем сделать два шага назад и замереть! — раздалась команда Верхового.

К счастью, эффект длился недолго. Очень скоро я прозрел, хотя деревья, на которых теперь ярко горела надпись «Древодемон» , время от времени снова ослепляли. Окружив ближайшего врага, рейд вступил в жаркую битву.

В дендроидов летели огненные шары, осколки льда, камни, стрелы, они стонали под ударами мечей, топоров, дубин. И каждый раз, теряя ветку, издавали вой, смешивающийся с их же непрерывным скрипом, нашими криками, грохотом боя.

От магии, увы, толку было немного. Лехины шары, например, оставляли на стволе лишь едва заметные подпалины.

— В зенки, в зенки лупи! — горячо подсказывал ему один из бафферов.

Огненный сгусток заставил древоморду скукожиться, но она тут же появилась в другой части ствола и, распахнув красные глазищи, зло посмотрела на Лекса. Он с досадой сплюнул.

— Тьфу ты. Папы Карло не хватает, буратинок из них настругать. Ничего ведь не берет сволочей!

А бой вокруг кипел.

— Хил!

— Ослеп, прикройте!

— Навали–ись!

— Морпеха оттащите, сдохнет!

В этой какофонии я бездумно лупил по стволу, хотя смутно представлял, как можно убить дерево–монстра.

Оказалось, можно. Через четверть часа непрерывного урона дендроид вздрогнул, его жуткие красные глаза закатились, и он рухнул наземь, рассыпавшись тысячами щепок.

На наше счастье, древодемоны не имели ног. И не могли подойти, чтоб врезать по первое число. Ветками хлестали лишь три–четыре ближайших дерева, но и этого хватало с лихвой. Мы толпой окружали один ствол и лупили по нему до изнеможения, пока бафферы из–за наших спин усердно кастовали лечилки и защиты. Зелья бодрости уходили одно за другим. Те, кто бил издалека, почти не страдали, а вот бойцам ближнего боя приходилось несладко.

Эта бесконечная битва продолжалась несколько часов. Мы наступали, вырубали одного–двух противников и отходили, чтобы восстановить бодрость. И снова атаковали. Навык владения мечом рос как на дрожжах. Приходилось тратить кучу времени и сил — ей–богу, спилить их было бы быстрее. Кроме того, существовал риск, что поверженные ранее враги в любой момент возродятся у нас за спиной. Несмотря на стихотворные указания, запрещающие сворачивать с дороги, Володька дважды посылал разведчиков на поиск обходного пути, но оба раза закончились тем, что приходилось спасать их, незрячих и беззащитных.

Я обливался потом, периодически слеп, дендроиды немилосердно хлестали ветвями, целясь в глаза. Кожа горела, зудела, порой возникало ощущение, что она разодрана в клочья. Руки налились тяжестью и почти не слушались.

Но мы справились. Когда упал последний древо–демон, лес больше походил на площадку при какой–нибудь лесопилке. Измученные до крайности, мы поплелись в безопасную зону.

В этот вечер никто не пел и не танцевал. Наскоро перекусив, все снопами повалились на землю и забылись тяжелым, беспокойным сном. Лишь Верховой, который по совместительству оказался кузнецом, еще долго стучал инструментами, чиня наше снаряжение.

Конечно, об опасности, исходящей от Эрика, я не забыл. И все время ожидал, что он сделает какую–нибудь подлость. Появилась даже мысль, что он пошел в рейд именно для того, чтобы добить меня. Впрочем, наверное, это уже мания величия. Или преследования.

Однако на меры предосторожности сил не хватило, мысли смешались, и Морфей принял меня в свои объятия. Единственное, на что оставалось надеяться — над нами светила почти полная луна, и вряд ли Эрик рискнет напасть, когда любой может его заметить.

Утром выяснилось, что чудовищные дендроиды были последним оплотом леса. За узкой полосой кустов зиял овраг. Едва мы пересекли его, как на биперы пришло новое указание:

Пусть тварь могучими крылами

Затмит свет солнца среди дня.

Тропа с гниющими телами

Проводит в древний склеп тебя.

— Бр-р, — поежилась Настя, выслушав очередной стихотворный шедевр. — Мерзость какая.

На этой стороне оврага простиралось поле с ярко–зеленой травой. Чем дальше мы по нему шли, тем темнее и беднее становилась растительность, и вскоре впереди показалась черная ограда, за которой виднелись покосившиеся надгробия. Ворота кладбища были гостеприимно распахнуты, но торопиться туда не хотелось, ибо перед ними стояли два чудища, нарисовать которые не сможет даже самое больное воображение.