Илья Саган - Черный Камень

— Готов рискнуть.

Бабка перевела на меня нетерпеливый взгляд и уже открыла рот, чтобы сообщить, что она думает о моих умственных способностях, как вдруг лицо ее замерло. В глазах появилась настороженность, она окинула меня цепким взглядом и вдруг усмехнулась.

— А что? Ты, могет, и пройдешь.

Мужики зашумели.

— Почему это он пройдет, а мы нет?

— Потому как вы все обычные, а он многоликий! — отрезала бабка, и все разом открыли рты.

Яга между тем, переводя взгляд с одного на другого, внимательно изучала наши лица. И, поморщившись, резюмировала:

— Обшиблась я. Среди вас есть и двуликий, но молодой, а потому пока пройти не смогет. Только этот, и боле никто.

Она ткнула в меня узловатым пальцем, и я почувствовал пробежавший по спине холодок.

— В общем, слухай, касатик. Коли готов ты своей жизнью рискнуть, да не раз, то сделаю, как положено.

У меня, наконец, прорезался голос, и я поинтересовался:

— И как же положено?

— Надобно подвергнуть испытанию твою удачу. Ежели повезет — отправлю завтра тебя на Калинов мост и пройти помогу. Ну, а коли нет — уж не обессудь, сожру и не подавлюсь.

Хм… Может, таким образом проверяется вовсе не удача, а смелость? Ведь мы, по идее, не должны понимать, что лежим в вирткапсулах и участвуем в игре. Я‑то догадался, но кто из админов об этом знает? Здесь все воспринимают окружающий мир как реальность, и ценят свою жизнь. Может, так и проходит пресловутый отбор тех, кто потом получит Фиолы? В конце концов, я ничего не теряю.

— Согласен, бабушка. Говори, что надо делать.

Яга радостно осклабилась и, прихрамывая, скрылась в избе. В окнах замелькал огонек свечи. Очень скоро она вновь появилась на крыльце, неся в одной руке старую шапку–ушанку, а в другой — мешок и небольшой кусочек угля.

— Вот, гляди, добрый молодец, — она достала из шапки несколько деревянных плашек и взяла две из них. — Я теперича напишу вот на этой «Жизнь», а тута вот — «Смерть».

Говоря это, она вывела углем на каждой из двух деревяшек по одному слову и сунула мне под нос.

— На–ка, убедись. Все без обмана. Уразумел? Вот, кладу обе в этот полотняный мешочек. Утрась какую метку вытянешь при всем честном народе, такая тебе судьба и выпадет. Но помни, кристаллы ваши да защиты не помогут — коли смерть выберешь, помрешь навсегда!

Друзья молча покосились на меня, а я уверенно кивнул и спросил:

— Зачем же утром? Можно и сейчас.

— Теперича я не голодна, — бабка лихо показала мне язык, положила мешок и шапку за дверь, и поковыляла вниз по ступеням. — Пойдем, касатик. Заночуешь в моем сарайчике, о грехах своих подумаешь. А вы ступайте, ступайте. Утрась приходите, на восходе.

Она по–хозяйски взяла меня под руку и, прихрамывая, потащила за собой.

— Я с ним! — заявил Диоген, но старуха решительно его отогнала.

— Пшел прочь!

Обиженный филин угнездился на Марусином плече и оттуда ревниво смотрел на нас.

— Бабуль, — прошептал я. На меня вдруг нашла дурацкая молодецкая удаль. — А правда, что у тебя нога костяная?

Репутация с персонажем Баба–Яга: +5, текущее значение: 5.

— Балбес, — беззлобно хихикнула Яга. — Вот, сюда заходь. Там, в углу, солома навалена, могешь на ней прикорнуть. Ежели, конечно, мышей не страшишься.

Дурдом.

Я обернулся — ребята все еще толпились возле избы. Помахал им рукой и отправился искать указанный угол.

Да, ничего себе события развиваются. Знать бы, почему она выбрала меня. Почему сказала, что я многоликий? И кто из нас двуликий? Именно двуликий, а не двуличный. Как Янус. Хм…

Постепенно глаза мои сами собой закрылись, и я задремал. А проснулся от странного шороха. Мыши?

Я рывком сел и прислушался. Звук повторился, и стало понятно: кто–то осторожно скребется в дверь.

— Дима, ты тут? — раздался шепот. — Открой.

Распахнув дверь, я с удивлением уставился на стоящую передо мной Марусю. И отчетливо увидел, как она покраснела под моим взглядом. Но, взяв себя в руки, решительно отодвинула меня, вошла и села на стоящий у стены ящик. Свет луны, проникавший сквозь грязное оконце, осветил ее взволнованное лицо. Сжав кулаки, она сказала с нарочитой небрежностью:

— Слушай, Рокот, тут такое дело. Бабка нас прогнала, мы остановились неподалеку, в роще, — она неопределенно махнула рукой. — Шалаши поставили, легли. Короче. Я проснулась… ну, мне надо было. Отошла от лагеря немного… а там твоя Светка с Эриком разговаривают.

— Почему же моя? Она мне нафиг не нужна.

— Неважно. В общем, они шептались так заговорщицки, что я сразу поняла — что–то затевают. Ну, и подслушала. В общем, Эрик ей сказал, что завтра тебе конец. Он, дескать, выкрал у бабки пустую табличку и написал на ней: «Смерть». И подменил.

Я потряс головой.

— Погоди–погоди. Ничего не понял.

— Ну как же? — нетерпеливо проговорила Маруся. — Эрик сделал плашку со словом «Смерть». Вторую. И положил ее на место той, на которой написано «Жизнь». Еще смеялся, говорил, что даже дорогущего зелья невидимости на это дело не пожалел. Сейчас там две таблички со смертью, понимаешь?!

До меня, наконец, начал доходить смысл ее слов. Ну, спасибо, кровный враг. Решил меня хитростью извести! Да, недаром мне все время казалось, будто он что–то замышляет. И как теперь поступить? Донести на него бабке? Может, конечно, она его и сожрет в отместку, но стукачество меня никогда не привлекало. Нет, тут дело личное, без старухи разберусь. Не бывает безвыходных ситуаций, и если подумать…

Минут десять я мерил шагами крохотную сараюшку и, наконец, в голову пришла светлая мысль. Я сел на корточки перед Марусей, взял ее за руку и тихо сказал:

— Успокойся, я кое–что придумал. Не вмешивайся, ладно? Пусть все идет, как идет. Никому ничего не говори, ни Верховому, ни Яге, ни Эрику.

Маруся растерянно моргнула.

— Спятил? Хочешь, чтобы бабка тебя съела? Ведь ясно же, что она не шутила. И убить мы ее не сможем, левел наверняка запредельный, иначе кто б ей позволил дорогу к мертвым сторожить.

— Доверься мне, ладно? Все будет хорошо. Главное, молчи. Очень прошу.

Глаза ее наполнились слезами, она упрямо закусила губу и отвернулась.

— Как знаешь. Я помочь хотела…

— Маруся, милая, я все понимаю. И очень ценю. Если б не ты, завтра бы меня убили. И, знаешь, мне приятно быть обязанным жизнью именно тебе. Потому что…

Я остановился. Безумно хотелось признаться, рассказать, как она мне нравится, но я не смел. Через сутки идти в запретные земли, и вернуться оттуда, может быть, не суждено. Так зачем смущать покой девчонки?

— В общем, есть идея, — смешавшись, закончил я. — Так что обещай, что никому ничего не скажешь.

Маруся почувствовала перемену в моем поведении, и если еще несколько секунд назад внимала благосклонно, то теперь снова зарделась и резко встала. А может, только сейчас сообразила, что мы одни, ночью, рядом солома, вполне могущая сойти за постель.