Дмитрий Абрамов - Я вернулся

– «Двадцатый», я «Бак-3». Мы на брюхо сели. Тут не поле, а болото! – с другой стороны дороги докладывает командир третьего танка.

– Пусть «четвёрка» тебя вытащит.

– Так и он тоже увяз по самые полки 19 19 Имеется ввиду надгусеничные полки танка. .

– Ведите огонь с места по кишлаку.

– Так мы в низине не видно кишлака.

– Твою ж …! Выкапывайтесь! Бегом!

Во, блин! Ё…ные басмачи! Рис с чеков собрали, а воду с полей не спустили. Или нас ждали и специально водички подлили?

–«Двадцатый», я – «три-два». «Тридцатка» подбита. «Три-ноль» – ранен, тяжело.

– Принял.

Да, движуха за кормой. Два офицера в строю осталось – второй взводный и я. А, у нас пока не стреляют. Танки рыча ломятся сквозь заросли фруктовых деревьев. Моё внимание привлекает более светлое пятно, чуть пониже верхушки холма к которому мы пробираемся. …лять-…лять! Пятно – не пятно, а маскировочный мат-щит. Щит откидывается в сторону. И моему взору открывается суета людишек-муравьишек возле треноги с трубой.

– Холм. 30-00. Десять метров ниже вершины. БЗО. Уничтожить!

Не успели. Башня танка ещё только начинает поворачиваться, а на холме уже – вспышка выстрела. Удар. Взрыв. Меня выкидывает из люка. Краем угасающего сознания успеваю ещё заметить рвущееся вверх из люков танка пламя. Темнота.

Свет. Белый свет. Белый потолок. Ох, охренеть как хреново. Как будто меня танком переехало. Болит всё. Буквально всё! Поле зрения сильно сужено. Даже не пытаюсь пошевелиться. Только хриплю. В поле зрения появляется умотанный мужик в белом халате. Участливо на меня смотрит. Доктор?

– Очнулся, голубчик? Вот и молодец. Как себя чувствуешь?

– Водички бы … – хотел попросить, но из горла вырывается невнятные сипы-хрипы.

Но, доктор видать опытный, на раз срисовывает-расшифровывает мои хотения.

– Сейчас. Машенька напои танкиста.

Пока медсестра меня поила, доктор сделал мне какой-то укол. Легчает. Могу более-менее разборчиво отвечать на вопросы. Я оказывается умудрился очнуться как раз во время утреннего обхода. Врач, удовлетворив своё профессиональное любопытство моими комментариями моего же самочувствия, информирует меня о повреждениях опять-таки моего организма. Ох, ты ж, мать-мать-мать… Открытый перелом правого плеча. Три сломанных ребра. Обе голени сломаны. Контузия и сотрясение мозга. Ожоги ног. И … лять! Нееет! Это ужасное слово – ампутация!

Доктор увидев, наверное, панику в моих глазах, медленнее повторяет.

– Спокойно-спокойно. Левая стопа была раздроблена. Мы её собрали. Почти всю. Должно срастись. Но, большой палец был совсем всмятку. Пришлось его ампутировать. Не переживай, в сапоге не видно будет, – и ободряюще подкалывает, – Да, и на потенцию это не влияет.

Уф. Большой палец на ноге. Фигня. Не велика потеря. Могло быть хуже. Это после детонации-то боекомплекта в танке! Ходить-то буду? Пока, только под себя. Это у них тут военно-медицинский юмор такой. А, если по серьёзному, то месяца через два-три, если всё нормально срастётся, то буду почти как новенький.

О, ещё новость! Меня до сих пор не идентифицировали. С меня ж взрывом почти всю форму сорвало, а потом ещё в какую-то лужу закинуло. То, что танкист – здесь поняли по обрывку штанины танкового комбеза присохшему к покалечено-обожжённой ноге. Называюсь-представляюсь.

И потянулись госпитальные будни. Пытался несколько раз узнать что, да как там у кишлака… Но… Госпиталь оказался – кабульским. Сюда только одна вертушка с восьмью раненными после того нашего боя прилетела. Пятерых тяжёлых отсюда сразу в Ташкент отправили. И ещё двое бойцов умерло здесь. Так что, с того боя здесь только я один. И никого из нашей бригады здесь больше нет. И никто из бригады мной не интересуется. И чтобы это значило?

Леченье-выздоровленье идёт планово-неторопливо. Выздоравливаю. Уже самостоятельно до сортира на костылях могу доковылять. Рёбра почти не болят. Голова не кружится. Гипс с руки и ног сняли и теперь щеголяю в лангетах. Второй месяц пошёл безделья-леченья. Скоро Новый год. Только чёй-то настроение не праздничное. Напрягает полный игнор со стороны однополчан-сослуживцев и родимого командования.

Игнор разъясняется прибывшим по мою душу следователем из военной прокуратуры. Вон оно чего. Детонация боекомплекта в танке – гарантированный приговор экипажу. Меня и весь мой экипаж в погибшие и записали. А, сообщение из Кабульского госпиталя в штабе бригады затерялось.

– Повезло тебе, лейтенант, – молвит следак.

«Ага, повезло. Чудо – не иначе!»

Но, следователь не моё спасение-выживание имеет ввиду. По его версии, мне повезло, что танк мой взорвался до того, как погиб командир второго взвода. Вон оно как! От нашей полнокровной мотострелковой роты в том бою осталось в живых всего сорок два бойца и только семеро из них без серьёзных ранений-увечий. И три повреждённых, но пригодных для ремонта БТРа. Танки уничтожены все. Из моего взвода ещё только один заряжающий выжил с четвёртого танка. Его в Ташкенте сейчас лечат-выхаживают. Вот такой разгром. Бригада, правда, тогда тоже свою задачу не выполнила, но потери не шибко большие у неё были. Ждали духи и нашу роту и бригаду. Кто-то предупредил их. Из-под удара бригады басмачи выскочили и удрали по той дорожке, которую наша рота не смогла заблокировать, в Пакистан.

Да. Большие, огромные потери в роте. И нужен крайний. Крайний – всегда командир. И пруха-везуха моя в том, что выбыл из строя раньше, чем подошла моя очередь боем рулить. Крайними решено считать ротного и командира второго взвода. Но, в связи с их гибелью – дело спускают на тормозах.

А, чего так начальство взъелось? Война же. Без потерь не бывает! Следак разжёвывает дальше. Твою ж …! Хочу провалиться под землю. Стыдоба! От чего? Расследование на местности и допросы декхан из того аула показали … Против нашей усиленной танками роты был всего лишь неполный взвод духов с двумя крупняками и двумя безоткатками. Правда ещё было противопехотное минное поле в полях-садах. И ручные гранатомёты чуть не у половины банды. Из гранатомётов, кстати и сожгли завязшие в трясине рисового поля два танка моего взвода. Шедший за мной танк не долго продержался на поле боя и был подбит из того же БЗО с холма.

Короче – слов нет, одни междометия. Хреновенько после таких новостей выздоравливать. Паршиво сознавать себя бездарным командиром, как ни крути, профукавшим жизни своих бойцов. Но, время идёт, время лечит. Молодой организм берёт своё. И в плане зарастания ран. И в плане … восстановления других желаний-потребностей. Уже в феврале, когда я начал ковылять по госпитальной территории, попал под заботливое крылышко той самой медсестрички-Машеньки. Сжалилась над вечно хмурым лейтенантом. Обогрела, приласкала. Жизнь снова потихоньку начала красками играть.