Виталий Касперович - Дингир

“Ты способен этому сопротивляться, просто не хочешь. Видимо Пак – недостаточно веская для тебя причина. Если ты не поглощаешь человеческую гниль, то сам идёшь за их жизнями, однако мы – не Пак… Мы нечто, что способно развиться, эволюционировать – это и позволит нам победить”.

“Ты слишком далеко заглядываешь вперёд”.

“Чтобы одолеть врага, нужно его опередить. Нужно видеть ситуацию дальше него”.

“А я вижу, что мы стоим у чёрта на куличиках в одних тряпках на заднице”.

Раш оглядел себя.

“Да, маскировка никудышная. Сначала нужна одежда и деньги”.

“Будешь собирать урожай?”

“Ага”.

Найдя первый частный дом Раш проник во двор и смахнул с верёвок для сушки чёрные штаны и того же цвета толстовку с капюшоном. Так же тот прихватил и тёмно-красное покрывало, которое он обернул вокруг себя. Уверенно перебирая босыми ногами снег и ветки, он вышел на оживлённую улицу.

Всего за один час, Раш обошёл весь город, собирая из сетей некую добычу:

Это были небольшие деревянные ящики белого цвета. На них, красной краской отмечался крест и надпись: “Помощь церкви”. (Раш сделал их вручную, а материал раздобыл на свалке). Они были прикреплены к стенам магазинов, аптек и т.д.

Несколько таких изделий набили его карманы под завязку.

“Этот тяжелее прочих”, – произнёс в голове Раш, снимая очередную прямоугольную деревянную конструкцию. Данное действие происходило в центре оживлённого вокзала.

“Наверное, услышать от меня такое, будет весьма шокирующе, но… это же бесчеловечно, разве не так?”

“Медведь, который заживо съедает лосося, тоже не несёт с собой человечность”.

“Нет, это понятно, я имел в виду другое: Все эти люди… почему они даже на тебя не смотрят? То чем ты сейчас занимаешься, это же такой гадкий плевок в сторону церкви?”

“Это потому, что мои действия не нарушают их сублимации: веры в бога, на публичный лад”.

“Что?! Чё-то я ни хрена не понял”.

“Вот скажем: если я зайду в дом божий и при всех оскорблю Бога. Что тогда произойдёт?”

“Они набросятся на тебя с кулаками или сожгут на костре?”

“Ну, если отбросить твоё утрирование Нибрас, то, да, так и есть. А почему?”

“У них, есть определённое место или окружение, чтобы блеснуть своей верой?”

“Верно. А что ты видишь сейчас? Здесь нет отсылок, чтобы те блеснули своей верой. А значит, и нет мотива, усомниться что: “этот чувак, снимающий со стены подношения не является служителем церкви”. И подсознание делает их слепыми. Здесь много людей, но в социуме они слепые. Чем каждый отдельный человек более, стадотезирован, тем ментально слабее общая система. И всё это умножается на само себя. Однако для людей, подобное виденье всего лишь приятные пушистые цепи, поэтому от них очень сложно отделаться. Ты ранее упоминал про некий: “гадкий плевок в сторону церкви”. Да он имеет место быть. Вот только этот, “плевок” играет мне на руку”.

“Воры? – предположил Нибрас. – Вот почему они не украли ни одну из твоих самоделок… публичные места. А кража предмета с надписью: “Помощь церкви”, и есть этот плевок в сторону самого Бога. Так вор даже и не подумает публично их украсть”.

“Да, святые публичные места являются отдушиной для их всеобщего, эгоистичного самовыражения через Бога, это и есть ошейник; невидимый и тёплый… Тем не менее, даже если перед людьми предстанет сам Господь Бог, то они его не узнают”.

“Это, в каком смысле?”

Раш прикрепил деревянное изделие к стене. И обвернувшись покрывалом, он пошёл в сторону автобусной остановки.

“Столько много информации, что создаётся путаница и истина теряется. А реверсивная психология подливает масло в огонь, – продолжил он. – Если перед людьми окажется чистейшая душа, то в конечном итоге такой бесгрешник станет в глазах народа, полной противоположностью себя изначального; даже вопреки реальности. Они будут искать в нём изъяны, так как он идеален. А тот, кто ищет, всегда находит – в психологии человека, данное правило является абсолютным. И в самом конце: святейшая душа, станет, демоном воплоти… Чтобы увидеть Бога, нужно сперва распознать его в себе”.

“Ты про самоаналитику? Нуда, если бы все были такими как ты, то мир бы превратился в утопию”.

“Да, но это невозможно”.

“А как насчёт того священника, к которому мы ходили?”

“Ты отлично знаешь, что он не человек, Нибрас, – хоть и долго жил среди них. И он – фигура на моей доске, которая ещё сыграет свою роль”.

Подъехавший автобус прошипел и открыл двери.

“А куда мы едем?” – спросил Нибрас.

“К Шельме”.

“Гадалке?! А разве они не все вымерли, когда нагрянул Пак?!”

“Не все. Выжила только самая сильная”.

Раш шагнул в транспорт.

“А зачем нам к ней?”

“Мы должны вычислить, где находится Пак. Нужно понять: есть ли у нас время на еду или нет… Раньше я просчитывал все его ходы, но теперь…”

“Но теперь, после моего косяка всё полетело к черту?”

“После, “нашего” косяка”.

“Нашего?! Ты сказал: нашего?!.. Давай я тебя расцелую! Муа-муа”.

“Отвяжись”, – с улыбкой повернулся Раш в сторону окна.

“А как именно она найдёт Пака: вселиться в ворона, и будет искать его с высоты птичьего помёта?”

“Может и так”.

“Надеюсь, она не будет в этот раз закатывать глаза и поедать несчастных головастиков?”

“Зная Шельму, – возможно всё”.

“Спасибо, утешил”.

Раш пригляделся в окно более пристально, словно теперь он следил за чем-то конкретным:

Там была мать, которая везла сына на снегокате за верёвку. Мальчуган игриво вертел рулём, представляя себя брутальным гонщиком.

“Забавно… – подумал Раш. – Как бы сильно этот пацан не крутил руль, он всё равно окажешься там, куда его привезут. Он вырастит, а этот урок усвоен не будет, лишь укрепится иллюзия контроля. Хоть жизнь и принадлежит тебе, но не ты её хозяин”.

“Да, это прямо про нас с тобой! Мы долго сидели взаперти… очень долго. И мы давно ничего не решали… Я даже забыл, что такое: свобода выбора”.

“Наша остановка”.

Раш встал, и вскоре покинул транспорт.

По сторонам стояли одноэтажные дома, дорога впереди была широка и открыта. Её тонкая снежная гладь самоубийцей грелась под солнцем и как ковёр в тронный зал приглашала по себе пройти.

Одно из строений было куда меньше остальных, и оно уже сомнительно напоминало жилище: черепа, висящие на верёвках и скопище дохлых ворон как новогодние гирлянды украшали стены. Забор уже на расстоянии оказывал враждебность: там было чему цвести, однако вместо зелёных расслабляющих глаз тонов – лишь чёрное там властвовало.

На фоне этого колорита играло пара детишек, что наставляли друг друга игрушечные пистолеты и вскрикивали:

– Пиу-пиу! Я тебя убил!