Роман Волков - Ты, я и апокалипсис

Оставшись в машине с псом, Оливия принялась играться с ним пуще прежнего и бедное животное же изнывало от переизбытка ласки. Роуз заглянула на кассу, прихватив упаковку жвачки и вышла на улицу, где из-угла в угол ходила Сара, стараясь не замерзнуть на холоде. За углом магазина, недалеко от мусорных контейнеров, в лицо Саре ударил холодный ветер, запорошив глаза снегом. Вместе с тем в нее врезалась какая-то бумага, вырванная ветром из мусорного бака.

Стряхнув ее и шокировано отступив на шаг, девушка глянула на упавшую к ее ногам бумагу. На ней, в четких красных цветах, изображалась женщина. Не очень молодая, не очень старая. Позади нее, подняв руки, ревела изображенная черными силуэтами толпа, а сама она, гордо сжав в руках плазменную винтовку, украшенную на стволе длинным окровавленным штыком, глядела своим взглядом куда-то вперед, прикрывая глаза словно от солнца. Ее нога, горделиво поднятая, подпирала обрушенную голову статуи. Сара не сразу разглядела на бумаге, что у ног ее лежит «Атланта из Пепла». Та пафосная статуя, герб партии Джорджии.

– Кто это? – спросила Сара, глядя на побитую временем листовку.

– Лучше убери. И побыстрее. – оглядываясь, сказала Роуз.

– Кто на ней? – Сара смяла листовку, засунув её в карман.

– Дженнифер Линн. – вздохнула Роуз. – Не думала, что где-то ещё сохранились эти плакаты.

– Кто она? Я никогда не слышала о ней.

– Немудрено что в ваших «школах» вам пудрили мозги. – покачала головой Роуз. – Легче воспитать поколение идиотов, чем дать кому-то вдохновиться ее историей.

– Так кто она? – решила допытаться Сара.

– Когда двадцать два года назад в Мейконе произошло восстание, – начала рассказ Роуз.

– Эй, это я знаю. – возмутилась девушка. – Не надо считать меня глупой или больной склерозом. Мой отец участвовал в нем и погиб. – она тяжело вздохнула. – Как уж мне это забыть.

– Ох. – неудобно потупила взгляд Роуз, поправив очки. – Ну, Дженнифер была той, кого тогда назвали бы «символом революции».

– Символом?

– Сейчас её назовут экстремисткой, радикалкой, террористкой. Но знаешь, – Роуз достала жвачку из кармана, протянув одну Саре, девушка отказалась и Роуз принялась жевать её одна. – будучи ребенком, когда я еще училась в Атланте, кто-то звал её женщиной, которая не побоялась встать за свой народ.

– А сейчас нам врут, да-да, – улыбнулась Сара. – Я уже слышала это от тебя.

– Дженнифер была помощницей на каком-то затхлом сталелитейном цехе в «Дженерал Стиллворк», ещё будучи молодой. Она застала даже падение бомб больше пятидесяти лет назад будучи ребенком. – Роуз надула шарик жвачки, лопнув его. – Она видела жизнь до войны и пока росла, видела, как Паттерсон и ему подобные превращают её родной штат в сад тоталитарной диктатуры.

– И она подняла восстание? – уточнила Сара.

– Конечно нет. Никто в одиночку не поднимает восстания, – иронично подметила девушка. – Это попросту глупо и невозможно. Она стала лицом, которое хотели видеть люди Мейкона, когда шли с голыми руками на пули полицейских. Женщина из народа, которая сражается с ними в одних рядах. Не уверена, что она выглядела так же, как на листовке, но образ основных черт точно срисован с нее.

– О, вы снова об этом своём. – покачивая ребёнка на руках вышла из магазина Лили, держа второй рукой пакет продуктов.

– В любом случае она была смелой, раз согласилась афишировать своё лицо так, чтобы люди решились пойти за ним. – глянув на сестру, сказала Роуз. – Безликая революция хуже, чем та, у которой есть лицо.

– А потом её убили? – нахмурилась Сара.

– Кого? – влезла в разговор Лили. – Линн? Конечно, да.

– Не убили. – поправила её Роуз. – тело Дженнифер не нашли. Да и сложно опознать что-либо среди обуглившихся от плазменных бомб тысяч трупов.

– Её забыли и хорошо. – фыркнула Лили.

– Вовсе нет, – грозно глянула на нее Роуз. – забывая историю мы вынуждены повторять ошибки.

– А ты считаешь, что она не достойна памяти? – обратилась Сара к Лили.

– Захватив здание мейконского министерства Линн без суда и следствия приказала солдатам приставить всех чиновников к стене и выдала им смертный приговор. – возмутилась девушка. – Никто не в праве судить отнимать чужие жизни или нет.

– Эти «чиновники», – съязвила Роуз. – приказали открыть огонь по демонстрации, где были женщины и дети. Линн было не до суда, в ней пылал праведный гнев.

– Она уподобилась тем, с кем боролась. – возразила Лили, покачав закричавшего малыша. – Что дало это восстание Джорджии, Роуз? Тысячи мёртвых на улицах? Разрушенные здания, которые до сих пор не в силах восстановить? Бомбы, выжигающие плазмой и тех и других с обеих сторон?

– Может она дала людям понять, что есть кто-то, кто может бороться? – вставила свою монету Сара.

– Только вот прошло двадцать лет, – прижала ребёнка к груди Лили. – И никто не помнит ни о Дженнифер Линн, ни об именах тех, кто стоял на тех улицах с плакатами и винтовками.

– Я помню имя своего отца. – возмутилась Сара.

– В тебе играет молодой дух бунтарства, – улыбнулась Лили. – и ты не хочешь признавать, что мейконский бунт лишь ухудшил шаткие дела Джорджии.

– Ой, гляньте-ка, какая взрослая нашлась! Ты судишь революцию по последствиям, а не по идеалам, сестренка. – лопнула очередной шарик жвачки Роуз.

– Только так её и надо судить! – воспротивилась Лили.

– Вот из-за таких как ты мы и пьем это дерьмо вместо кофе. – покачала головой Роуз, направившись к потертому временем кофейному автомату, мерцающему неоновыми надписями.

Вставать по утрам не любит никто. Сара в особенности. Особенно, если это мешает не только ей, но и ее близким. Ей снился не самый спокойный сон. В нем, кажется, была Сэм. Все было каким-то белым, мерцающим. На фоне доносился гул. Оглушительный. Сильный. Однако всего этого она не могла уже вспомнить дотошно, потому как на всю квартиру зазвенел ее телефон, у которого она забыла убавить громкость. Скинув одеяло и поспешив на кухню, где она его оставила, Сара понадеялась взять трубку до того, как она разбудит Брэда или тетю Мэри. Однако судя по ворчанию из соседней комнаты, она уже всех разбудила.

Звонила ей Роуз. Ну что такого неотложного может быть в шесть часов утра? Черт, да даже шести еще нету, убедилась Сара, посмотрев на часы. Она понимала, что идеи журналистке в голову приходят внезапно и с довольно странным, хаотичным порядком, однако подобного ожидать она точно не могла. Она же заснула только в два ночи. Это что выходит, четыре часа сна? Неудивительно, что ноги так подкашиваются.

– Алло. – зевнула Сара, потирая тяжелые веки.

– Доброе утро. Одевайся, я подъезжаю. – протараторила Роуз.