Сергей Фокин - На крыльях ветра

Конечно, я рисую из себя героя-одиночку, говоря вот так. На самом деле, ничего героического в моей жизни не было. Даже наоборот. Всю жизнь в самых критических ситуациях мне помогал Толик. Он с детства ходил в кружок восточных единоборств, и со временем это сделало его главным и непобедимым драчуном в школе. Когда на меня задирались другие ребята, он приходил на помощь, и вопросы решались сами собой. Обычно в мою пользу. Это поднимало наш авторитет в глазах ребят, но не делало сильнее меня самого. Да и особой уверенности не добавляло.

Своим самым большим личным достижением я считал один случай, произошедший после пятого класса. Мы с мамой поехали на месяц к ее сестре в подмосковную деревню, и там мне волей-неволей пришлось столкнуться с местными мальчишками. Выглядел я щуплым и забитым – подтягивался на турнике всего два раза. Толика рядом не было, и я дал себе слово заниматься спортом. Для этого каждое утро стал ходить за водой к самому дальнему колодцу. Два полных ведра, нацепленных на старинное коромысло, обеспечивали хорошую нагрузку.

Но однажды мальчишки подкараулили меня по дороге и, насмехаясь, поставили подножку. Ведра опрокинулись, а я оказался с мокрыми коленками. Их было пятеро, поэтому задираться смысла не было. Развернувшись, я снова пошел за водой.

Они дождались и второй раз толкнули в спину. И тогда, повалившись на землю и барахтаясь в луже, я, неожиданно сам для себя, взбесился. Не помню другого такого случая в своей жизни. Кровь прилилась к голове и на несколько секунд действительно превратила меня в героя: подхватив коромысло, словно хворостину, я помчался к пацанам и принялся дубасить их, куда придется. Кажется, двоим досталось основательно, потому что потом они ходили с бинтами на голове. Да и спины у них еще долго зудели!

После этого ко мне уже никто не приставал. А к концу месяца мы с ними даже подружились. И я до сих пор не знаю, как такое могло со мной случиться.

Но вообще-то, все, что я рассказал о себе, к делу относится мало. А вот про случай в детском садике, пожалуй, стоит упомянуть отдельно.

Тогда я ходил в среднюю группу. Несколько раз за лето нас организованно вывозили на природу. Конечно, удовольствие оплачивали родители, но детишек это не особо волновало.

В тот день погода не предвещала ничего неожиданного. Мы выехали сразу после завтрака, и остановились в лугах, куда обычно горожане приезжают за земляникой. Ягода уже отошла, трава была сильно примята, но еще оставались нетронутые участки, на которых детишки рвали цветы для веночков. Воспитатели собрались в группу и лениво обсуждали свои проблемы. Потеряться здесь было негде.

Переполох случился неожиданно. Все почему-то засуетились, взрослые принялись кричать и звать детей к себе. А кое-кто даже забегал по лужайке, хватая самых маленьких под мышки. Они оттаскивали их к автобусу и спешили за другими. Одна из воспитательниц помогала детям забираться по ступеням и строго-настрого наказывала сидеть спокойно и не реветь. Впрочем, рев-то как раз поднялся ужасный. Детишки не понимали причины происходящего, им хотелось еще поиграть с кузнечиками…

Я слышал какие-то крики, но не обратил на них внимания. Меня больше интересовала кучка земли, по которой суетились маленькие муравьишки. Присев на корточки, я внимательно рассматривал их, стараясь выяснить, кто же тут главный и всем командуем. Почему-то думалось, что, если я найду его и возьму в руки, муравьи станут слушаться меня.

Когда я, наконец, поднялся на ноги, у автобуса раздался женский визг: молодая воспитательница показывала пальцем в мою сторону и истошно кричала. Удивившись, я повернул голову – и замер.

Прямо на меня надвигался темный столб, поднимающийся высоко в небо. Он вертелся и кружился, хватая с земли траву, покрасневшие листья земляники, какие-то палочки, и при этом рычал, словно цепной пес. Пыль создавала иллюзию плотности столба. Какие-то предметы, оторванные от земли, за счет своей инерции вылетали и снова падали на луг. Но несколько машинок и кукла, забытые ребятами, засосало внутрь и унесло наверх так быстро, что я даже не успел проследить взглядом их полет.

Это был смерч. Небо над нами стало иссиня-черным. Огромная воронка, наполовину состоящая из пыли и мусора, протянулась к самым тучам. Та несла свою добычу в сторону города. Произошло непредвиденное. Наверно, воспитатели подумали, что приближается гроза, но не придали этому особого значения: при первых каплях дождя дети обычно сами бежали к автобусу. Такое случалось и прежде. Но никто не ожидал серьезной опасности. Вихрь вырвался из-за перелеска и понесся по лужайке, приведя всех в шоковое состояние. Взрослые попытались что-то сделать, но не успели собрать всех детей. По крайней мере, меня они просто не заметили за пучками травы.

Я стоял и смотрел на бушующее завихрение. Поднялся ветер, порывы которого били в лицо. Сзади кричала воспитательница, бросившаяся ко мне, но споткнувшаяся и упавшая прямо на дорогу. Дети в автобусе плакали от испуга. А я не почувствовал страха. Столб шириной больше десятка метров, который мог в одну секунду раздавить или просто поднять в небо, а потом швырнуть оттуда, словно поломанную спичку, заворожил меня. В эту минуту ничего в мире не было так интересно, как это бешеная мощь, укротить которую представлялось таким же простым, как и начать разговор с муравьями.

Столб, ревя и беснуясь, надвигался с сознанием собственной силы. Я был для него еще одной травинкой, пылинкой, на которую он не обращал никакого внимания. Воспитательница все-таки поднялась на ноги, сделав еще несколько шагов в мою сторону – и остановилась. Сделать большее ей помешал ужас. Она застыла, прикрыв лицо руками, и стояла так, не в силах даже убежать.

А я впитывал в себя необычное зрелище, и душа моя наполнялась восторгом. Тот бурлил, словно емкость с водяным потоком, и переливал через край. Я даже задрожал от радости – так раззадорился!

Вихрь остановился в каких-нибудь двух десятках метров, обдав меня сильными порывами и россыпью песка. Он словно задумался, стоило ли лишать жизни жалкое создание с веснушками на лице. Потом, грозно рыкнув, решительно двинулся влево и обошел стороной. Воспитательницу, стоящую за моей спиной, и автобус с детьми он тоже пожалел.

Я не плакал, когда меня успокаивали, думая отвлечь от страшных воспоминаний. Мне не хотелось плакать. Наоборот, мгновения, когда почувствовал, что вихрь не хочет сделать мне плохо, запали в мою память и с тех пор хранились в ее запасниках, как непонятная, но драгоценная вещь.

Не помню точно, как расценили взрослые тот случай, но с тех пор на выездах они вели себя более внимательно…

Вообще, очень похоже, что я рос сверхчувствительным ребенком: в старшей группе часто жаловался воспитательнице, что цветочкам больно, когда их рвут. Меня уговаривали, объясняли, что луговые цветы для того и растут, чтобы однажды приехали детишки и сделали из них букетики мамам. Маму я очень любил, и это был хороший аргумент.