Ральф Питерс - Поле битвы - Россия!

Те десятилетия, что Иванов шел к своему нынешнему чину, казались ему нескончаемой хроникой развала, восстаний, бунтов и полумер. Его жизнь прошла впустую в долгих, беспросветных сумерках.

А теперь дело дошло до гражданской воины, интервенции, крушения всего. И еще эти американцы, пришедшие отомстить, насладиться унижением старого врага.

Обговаривая последние детали с этими раскованными, чересчур уверенными в себе людьми, ряженными в ту форму, что воплощала для него всю его жизнь, все мечты, Иванов не мог отогнать от себя трагическое чувство ностальгии по прошлому его страны. Так человек, мучаясь со стервой женой, с тоской вспоминает ту, другую девушку, на которой ему следовало бы жениться.

Совещание штабов подходило к концу. Сейчас американцы останутся одни и закончат последние приготовления. А потом они вступят в войну. Бросят в бой свое новое удивительное оружие, о котором они даже сейчас отказываются говорить.

Что ж, удачи им. Иванов надеялся, что они убьют как можно больше врагов его страны. Конечно, если бы самоуверенность могла убивать сама по себе, американцы были бы непобедимы.

Возможно, они обладают очень важными тайнами, даже более важными, чем предполагает советская разведка. Но генерал Иванов тоже знал одну тайну - сверхсекретную, в которую власти СССР не посвящали никого ниже Иванова по чину, дабы не подрывать еще больше боевой дух людей. Даже бедняга Козлов ни о чем не догадывался. Но Иванов подозревал, что американцев в скором времени ждет сюрприз.

- А что, если нам потом смыться куданибудь и пропустить по рюмочке? - предложил Боукветт. - Помоему, мы вполне заслужили небольшую передышку.

Дейзи оторвалась от своих записей. Клифтон Боукветт склонился над ней. Пожалуй, он подошел слишком близко. Ее глаза скользнули вверх по безупречной стрелке его брюк, по элегантному шелковому галстуку. В нынешние сумасшедшие дни, когда все, казалось, ходили в несвежих рубашках, накрахмаленный воротничок Боукветта сиял первозданной белизной. Он относился к тем людям, которые рождаются с идеально завязанным галстуком. Вот и теперь, в дни, когда другие от усталости начинали допускать ошибки, когда их лица стали пепельносерыми от постоянного чувства тревоги, Боукветт стоял в свободной позе, с небрежностью спортсмена, и ничего, кроме бесчисленных, проведенных под парусом выходных, не оставило следа на его коже. Когда Дейзи впервые появилась в Вашингтоне, она восторгалась и верила людям, подобным Клифтону Рейнарду Боукветту, и готовность, с которой такой мужчина забыл о жене, чтобы провести несколько из своих драгоценных часов с некрасивой, хотя и умной и молодой, девушкой-аналитиком, заставили ее поверить, будто мечты - настоящие, серьезные, взрослые мечты - действительно сбываются в этом городе. Так ей казалось на протяжении первых пяти-шести романов. Потом все это стало привычным, и многочисленным мужчинам уже не было нужды придумывать много оправданий для объяснения своего отсутствия, своих неудач, своего все нарастающего невнимания. Дейзи убедила себя, что она им ровня, что она использует их так же беспечно, как они предпочитают использовать ее, и сама не понимала, почему, несмотря на бесспорные успехи на работе, ее все чаще охватывало чувство разочарования и пустоты. Дейзи Фитцджеральд могла понять действия целых народов, могла блестяще предсказать дальнейшее развитие событий. Но она сама знала, что ей никогда не удавалось понять мужчин. В самом деле, ну зачем такому человеку, как Клифтон Рейнард Боукветт, заместителю директора Объединенного разведывательного управления, такому богатому, женатому на ослепительной красавице лишь немногим старше Дейзи, рисковать хотя бы самую малость ради интрижки с женщиной, чьи волосы отнюдь не хороши, а кожа становится непривлекательной в моменты чрезмерных стрессов или когда она позволяет себе попробовать добрую половину всех лакомств мира; с женщиной, чья некрасивая внешность только и подвигнула ее стремиться к профессиональному совершенству? Она помнила, как какая-то из ее коллег со смехом говорила, что-де Клифф Боукветт всегда готов пристроиться ко всему, что живет и двигается.

- Не могу, Клифф, - ответила она. - Я очень занята.

Боукветт придвинулся поближе, так что ворсистая ткань его брюк почти прикасалась к ней. Она чувствовала его запах. Запах, который она так хорошо помнила.

- Да ладно тебе, Дейз. Нельзя же работать без остановки.

- Но ведь…

- Все и так рассосется само по себе, - сверкнул Боукветт очаровательной улыбкой. - Да и вообще, нельзя засиживаться на месте. На мир надо смотреть не только из-за рабочего стола.

- Мне еще надо будет вернуться в контору. - Мягкая шерсть его брюк… и она помнила его прикосновения. Его вкус. Вещи, которые он любил делать. И торопливость, с которой он собирался, когда все было кончено.

Ей показалось, что что-то в нем вдруг переменилось. Как будто он сегодня уже уделил ей слишком много времени и усилий и своим отказом она проявляет редкую неблагодарность.

- Что ж, - произнес он слегка изменившимся голосом, по-прежнему тихо, чтобы их разговор не подслушали сотрудники. - Тогда просто выпьем по маленькой на обратном пути. Во имя старой дружбы. Идет?

- Клифф, ну хватит, - взмолилась Дейзи. - Мне надо просмотреть свои записи…

- Ты их знаешь наизусть.

- … и у меня есть кое-кто.

Боукветт слегка отпрянул. Потом улыбнулся и покачал головой:

- О, Дейз, Дейз… мы с тобой одной крови, ты и я. Ты и сама это знаешь. У каждого из нас будут свои маленькие увлечения на стороне, но мы всегда…

- У тебя нет никакого права… - взорвалась она.

Впервые за все время знакомства она повысила на него голос, когда они не были в постели, и ее вспышка поразила его даже больше, чем удивила саму Дейзи. Он отступил еще дальше, потом вдруг подошел совсем близко и склонился над ней, словно обсуждая что-то в ее записях.

- Ради Христа, - прошептал он, - не ори. Ты соображаешь, где мы находимся?

«Нервы, - подумала она. - Это все нервы. Мне надо отоспаться. Держи себя в руках. Держи себя в руках».

- Я отлично знаю, где мы находимся, - отчеканила Дейзи. - А теперь - хватит.

На миг, который Дейзи поклялась себе никогда не забывать, по лицу Боукветта промелькнула тень страха и неуверенности. Он сразу постарел. Но тут же его черты приобрели прежнюю скульптурность, так хорошо знакомую окружающим.

- Увидим, - произнес он теперь уже с покровительственной усмешкой, словно сочувствуя ее глупости. И резко отвернулся. Через несколько секунд он уже оказался в противоположном углу комнаты и принялся обсуждать с секретарем расписание дня президента.