Ральф Питерс - Красная Армия

В Германии наступила ночь. Среди сосен низкие, остроносые корпуса боевых машин пехоты становились черными. Солдаты собирались в группы по отделениям, прячась от слабого дождя. Там, где возможно, командиры располагали технику таким образом, чтобы деревья формировали преграду, ограждая место для сна. Те, кто не обращал внимания на такие детали, рисковал быть раздавленным в случае ночной тревоги.

Местность не была нетронутой. Когда подразделение прибыло сюда в начале серых сумерек, стало ясно, что другие войска недавно занимали это место. Огромные колеи от техники и море взбитой грязи, следы танковых гусениц и содранный лесной полог. Банки и бумага валялись островами мусора вперемешку со мхом и сосновыми иголками, а вонь отходов жизнедеятельности был почти таким же сильной, как запах выхлопов техники. Все это было знакомо Леониду, у которого за плечами был опыт крупных учений на полигонах Германской Демократической республики меньше года назад, поэтому он посчитал удачным, что подразделение прибыло сюда, пока была еще какая-то видимость. Машины были слишком тесными, чтобы спасть внутри них, даже если бы это было разрешено, поэтому прибудь они сюда ночью, вряд ли можно было бы расположиться для сна по-человечески.

В течение первых дней после выхода из расположения они перемещались только в темное время суток. Но теперь дороги были переполнены, и последний переход был дневным, под прикрытием лишь облачности. Все жаждали новостей. Было очевидно, что это не просто учения, но до солдат доходило слишком мало информации. Леонид уже слышал достаточно слухов, чтобы забеспокоиться. Всю жизнь учителя и комсомольские активисты вдалбливали в него, что США и страны запада только того и ждут, чтобы развязать ядерную войну против СССР и только ужасные последствия такого конфликта удерживали их от этого. Теперь же он не понимал, что происходило в мире.

Серега, крупный парень и неформальный лидер среди рядовых отделения, расположился под накинутой над боевой машиной пехоты маскировочной сетью и открыл сухой паек. За едой он любил травить байки о своих подвигах на любовном фронте. Серега был крепким и красивым парнем из Ленинграда, любившим выставлять напоказ свою неординарность.

Слушатели Сереги, к коим относился и Леонид, расположились неровным кругом. Любое освещение было запрещено, но поскольку офицеры разошлись, некоторые солдаты курили. В свете последних сумерек горящие сигареты отбрасывали отсветы на лица солдат, придавая им жутковатый вид, что еще больше портило Леониду настроение. За деревьями раздался лязг металла о металл, ему вторил возглас, похожий на ругань на каком-то азиатском языке. Затем возвратилась тишина, нарушаемая только далеким гулом с дороги.

Сержант Кассабьян, командир их отделения, возвращался из-за деревьев. Леонид знал, что он мог разойтись, узнай, что Серега открыл резервный сухой паек, но Кассабьян просто остановился, ничего не говоря.

Серега проигнорировал возвращение сержанта.

— Городские девушки, парни — продолжал он. — К ним нужен особый подход. Никакой неопределенности. Они любят это, и любят, когда вы знаете об этом, — сказал он, жуя следующий кусок галеты.

— Нам приказано не трогать эти пайки — сказал вдруг сержант Кассабьян, набравшись храбрости.

Леонид мог ощутить Серегину улыбку. Тот вообще был скор на улыбку, которая, казалось, решала все проблемы. Правда, улыбаться мешало то, что он жевал галету. Вообще-то его возмущала Серегина наглость, но с этим ничего нельзя было поделать.

Серега подвинулся, освобождая еще одно место под маскировочной сетью.

— Присаживайся — сказал он Кассабьяну. — Не одними же обещаниями питаться. Можно дождаться батальонной кухни, но мы ее ждем со вчерашнего вечера. Все нормально. Если есть какая-то проблема, я все сделаю.

Кассабьян послушно сел рядом с Серегой, как будто надеялся, что часть авторитета Сереги передастся и ему. Гул подразделения, расположившегося неподалеку, раздавался из темноты и был почти осязаемым. Темная фигура сержанта казалась почти детской рядом с широкоплечей фигурой Сереги. Кассабьян был точно таким же призывником, как и все они, только прошедшим шестимесячные курсы и получившим звание младшего сержанта. Возможно, в другом отделении он и мог быть лидером, но здесь влияние Сереги было слишком сильно. Перед офицерами Кассабьян, конечно, отдавал команды и даже изображал лидерство, но в неформальной обстановке Серега всегда оставался главным.

— Серега, — неожиданно спросил Леонид, больше для пробы, отчаянно надеясь быть признанным в отделении «своим». — Как ты думаешь, это все серьезно?

Вопрос был неожиданным, и серьезность голоса Леонида испортила настрой на тему женщин и демобилизации. Леонид понял, что это было неудачное решение, но было слишком поздно. Серега ответил, пытаясь сохранить привычную беззаботность в голосе.

— А ты думаешь, они бы просто так нам доверили тащиться столько времени с боевыми патронами? — Серега зловредно засмеялся. — Мы, наверное, просто едем на полигон и немного так заблудились? И просто собираемся пострелять по мишеням и продрыхнуть на свежем воздухе, дите наивное?

Впрочем, пока было очевидно, что Серега отчаянно пытается поверить, что они действительно не собираются воевать.

Леонид попытался сдать назад:

— Но лейтенант Корчак не говорил, что мы идем в бой…

— Корчак? — Усмехнулся Серега. — Этот хороший мальчик никогда не говорил нам чего-то, что стоило бы слушать. Партия любит вас. Партия говорит вам не баловаться в кровати после отбоя. Партия напоминает, что нельзя подбирать дерьмо, не получив специального разрешения.

Всегда было довольно странным слышать, как Серега издевается над Корчаком, их замполитом, потому что обычно Серега старался держаться к нему поближе. И тот был настолько уверен в Сереге, что позволял ему устраивать дискуссии на политзанятиях и изо всех сил агитировал вступать в Партию. Корчаку казалось, что он завоевывает душу Сереги. Но за спиной Корчака, Серега крайне жестко высмеивал этого зеленого лейтенанта.

Все смеялись над нападками Сереги на Корчака, кроме Леонида. Когда Корчак последний раз взялся поднимать их боевой дух, он добился только того, что окончательно испортил Леониду настроение. Леонид считал, что ему повезло попасть в Группу Советских Войск в Германии. Он надеялся, что в Германской Демократической республике, такой близкой к Западу, он сможет раздобыть записи рок-музыки незнакомых ему групп, которые было невозможно или очень трудно достать дома.