Л. Моргун - «Лаланд» возвращается

Ты потряс землю, разбил ее; исцели

повреждения ее, ибо она колеблется.

Ты дал испытать народу Твоему жестокое,

напоил нас вином изумления.

Пс., 59, 4-5.

К этому было невозможно привыкнуть. Трудно передать словами чувства, которые охватывают любого человека в минуты, когда мрачная и безысходная тьма становится какой-то… особенно бархатистой, особенно глубокой, когда тени, отбрасываемые пиками горной гряды, опоясывающей цирк, кажутся бездонными трещинами,– и вдруг всю равнину заливает мягкий сероватый полумрак, а затем над миром, над этим чуждым, ледяным и неуютным миром в очередной раз восходит Земля.

Стоя у большого овального окна из многослойного стекла и прижавшись носом к его усиленно подогреваемой поверхности, можно в эти часы смотреть и смотреть на эту, такую близкую и родную, такую прелестную и недоступную зелень; и рой туманных воспоминаний будет налетать и кружить перед глазами. И куснет порой в самое сердце вспомнившийся так отчетливо и ощутимо шелест листьев в лету, грозный рокот могучего океана, и панорама величественных седоглавых гор… Возможно, все это и вспомнилось стоявшему у окна высокому плечистому мужчине в сером комбинезоне (под цвет его пепельно-седых волос). Он долго вглядывался в поднимавшуюся над горизонтом планету, пока вдруг плотный слой облаков, затянувший ее, не разорвался, обнажив знакомый треугольник суши.

– Индостан!– радостно воскликнул мужчина.

– Что вы сказали?– переспросил связист, с трудом отрывая от дисплея утомленный взор.

– Нет, ничего, это я так, извините,– смутился мужчина.– Скоро там?

– Когда дадут,– ответил связист.– Сами видите, Земля взошла, значит скоро будет прием. Подождите.

Мужчина отошел от окна и присел в кресло, стоявшее у фикуса с неправдоподобно корявым стволом и громадными, изъеденными болезнью лопухами листьев. Связист с легким превосходством во взгляде отметил, что ходит он неуклюже, как все коренные земляне, непривычные к небольшой лунной тяжести, высоко взбрыкивая коленями и нелепо раскинув руки, будто опасаясь в каждое мгновение взлететь на воздух. Перехватив его взгляд, мужчина подумал: «Посмотрел бы я на тебя на Земле»,– но ничего не сказал.

– Гражданин, здесь не рассиживайтесь,– строго сказала, войдя в комнату, пожилая женщина, с трудом пропихивая в дверь следом за собой груз из нескольких объемистых тюков и сумок.– Пройдите в зал и подождите там…

– Это Андрон Гурилин,– пояснил связист.– Он по правительственной.

– А для правительственной у нас есть специальный зал,– упрямо сказала женщина и, подойдя к двери с табличкой «Начальник смены», принялась греметь ключами, отыскивая нужный,– пусть там садится и ожидает. А ты, кстати, мог бы товарищу и чай вскипятить.

– Так у вас же ключи!– воскликнул связист, в сердцах срывая наушники.

Не дожидаясь продолжения этой сцены, Гурилин вышел через тамбур в жарко натопленный зал, где в ожидании переговоров скопилось уже по меньшей мере человек пятьсот. Находиться там было душно и тошно и не столько от недостатка воздуха, сколько из-за всей царившей в зале атмосферы бесконечного, безысходного ожидания, разлитой на усталых, утомленных, отягощенных заботами лицах людей, сидевших и лежавших на скамьях, на подоконниках, на полу. Еще большее их количество сгрудилось в коридоре, ведущем к радиотелефонной станции.

Земля уже высоко поднялась над горизонтом, залив Море Безмолвия бледно-сиреневым светом. Планета в эти дни переживала тяжелые времена. Неожиданно отказала всемогущая электроника, которой человечество доверило управление транспортом, связью, промышленным производством, охраной порядка и даже правосудием. Одновременно остановились поезда межконтинентальных экспрессов, сбились с курса корабли, отказали автопилоты в самолетах, застыли автопоезда, замерли заводы выпускавшие одежду и синтетическую пищу. Миллионы единиц кибернетического оборудования, слитых в универсальный электронно-вычислительный комплекс «Система-1»– в одночасье прекратили свое существование*. И хотя ситуацию удалось быстро взять под контроль, последствия катастрофы по-прежнему давали о себе знать, и люди, дежурившие в эту и предыдущие ночи на телефонной станции, ожидали известий о своих пропавших родственниках и друзьях. Три самых напряженных недели Гурилин провел в госпитале на Луне. Состояние его здоровья требовало лечения в специальной лаборатории, в условиях пониженной гравитации. Однако в последние пять дней он почувствовал себя значительно лучше, и, не находя себе места, слонялся по лунным станциям, смотрел на людей, вглядывался в их встревоженные, озабоченные лица, и ждал, ждал, пока о нем вспомнят другие люди.

Резкий зуммер прорезал утомленный людской гомон. Толпа вначале замерла, потом заволновалась, нахлынула к стеклянной перегородке, и сразу же сиплый голос из динамиков произнес:

– Гурилин в первую кабину.

Провожаемый завистливыми взглядами, Андрон отправился в дальний угол зала, потянул на себя тяжелую дверь и отшатнулся, встретившись с жестким, немигающим взглядом с экрана Шарля Дюбуа, старшины Двенадцатой коллегии Верховного суда. Эта коллегия расследовала служебные преступления. Несколько секунд они глядели друг на друга, потом Шарль приветливо улыбнулся и произнес:

– Рад видеть тебя в добром здоровье.

– Благодарю,– ответил Андрон.

Наступила пауза. Спустя некоторое время, требуемое радиосигналам, чтобы дойти до Земли и вернуться обратно, Дюбуа кивнул:

– Я слышал, ты уже поправился.

– В принципе— да, хотя доктор Логинов настойчиво советовал мне пожить хотя бы год-другой в условиях полной невесомости. Клапаны должны лучше притереться, и все такое… Теперь буду искать работу. Моя прежняя профессия в космосе не дефицит.

– Разве она тебе разонравилась?

Гурилин пожал плечами.

– Сам знаешь, не так уж приятно быть ассенизатором…

– …человечества,– строго добавил судья.– Всего человечества.

– Тем более. Кроме того, как я понял, это у меня не очень хорошо получается.

– Но ты-то во всяком случае старался,– заметил Дюбуа.– И не твоя вина, что эта деятельность не всегда была эффективной. Ты и сам пал жертвой Системы-1. Как и все мы. Однако кто-то все же свел с ней счеты,– и судья замолчал, вперив в собеседника холодный и пристальный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?– осведомился Гурилин.