Дмитрий Литвинов - Ветра Пустоши. Книга 2. Новые враги

– Что думаешь, мой друг старый – есть у нас завтра шанс выстоять? Только правду мне говори, как есть говори.

Игер удивленно посмотрел на Воеводу.

– Шанс? Может и есть, но ты сам видел, что они в городе устроили, сам понимаешь, что с воинами опытными завтра дело иметь будем.

– Нам это разве впервой? Вспомни, сколько их раньше было – наш выход против набега поселенцев из Пустоши вспомни – выстояли же тогда. А Демоны Пустоши – тоже выстояли! А ведь и там и там воины отчаянные были!

– Это хорошо, что ты сам про тот поход вспомнил, только мы тогда отступили, проиграли мы то сражение.

– Зато потом вернулись и поквитались за всех.

– С кем вы поквитались, с бабами да детьми?

Лицо Воеводы багровым налилось. Игер спокойно выдержал бешенный взгляд.

– Да как ты смеешь?!

– Столько лет уж прошло, думал, правду похоронил вместе с ними, а она оказывается жива – вон она завтра тебя там дожидается. – Игер головой мотнул в сторону, предполагаемого противника. – Она, правда, эта за тобой пришла, только ты с собой еще кучу народа тащишь на тот свет.

Мощный удар кулаком по столу. Воевода вскочил, стол затрясся, посуда, стоявшая на столе, посыпалась на столешницу, на землю. Кувшин разбился, вода из него стала темным пятном расползаться по днищу палатки, жадно впитываемая тканью и песком под ней.

– Молчать, да я тебя!

– Значит, правду вожатый сказал.

Игер продолжал спокойно сидеть за столом, глядя на своего бывшего старого друга.

– Что, какой вожатый?

Воевода поменялся в лице.

– Тот, с полуночи. Он знает о тебе и о том, кто и зачем за тобой пришел. Знает не только он – это еще куча народу знает.

Воевода бессильно опустился на стул.

– Ты правды от меня хотел? Вот она – ты проиграл, ты все уже проиграл. Совет в твое отсутствие, город под себя подомнет, тебя, если завтра выживешь, будет ждать заготовленная петля, или камера одиночная.

Воевода взгляд потупил, на стол перед собой смотрит.

– Людей, которые тебе поверили и за тобой пошли – разжалование, командиров – арест. Впереди, тебя прошлое твое ждет – лютое и страшное, ты сам его взрастил и ненавистью напитал, оно тебя завтра и сожрет.

Воевода поднял голову, одним единственным глазом на Игера смотрит, взгляд полный печали и усталости, взгляд уставшего от жизни старика, а не воина некогда лихого.

– А ты, почему ты еще тогда здесь? Ведь не из-за клятвы этой проклятой?

Игер в глаза смотрит, головой машет.

– Плевал я на клятву эту проклятую, данную тебе. Я здесь ради клятвы, которую ей дал – обещал дочь вернуть, и эту клятву я сдержу.

– Ты, ты ее все еще любишь?

Как-то даже прошипел, нежели сказал старик. Воин утвердительно головой кивнул.

– Люблю, как тогда, когда в первый раз увидел в твоем доме.

Старик откинулся на спинку стула. Голову кверху поднял.

– Думаешь, я про вас не знал? Я все знал, мне дочь рассказала, она вас вместе видела – не могла матери предательство это простить, отца пожалела. Она ее до сих пор за это ненавидит. Думаешь, простит, думаешь, тебя примет?

Старик расхохотался. Громко, дико, как безумный. Что за черт – кажись выстрел! Глухой, далеко – резкий хлесткий. Еще один, следом еще. Игер быстро поднялся, к выходу из палатки побежал. Старик продолжал хохотать сидя за столом.

Из палатки выбежал – суета в лагере. Кто уже уснуть успел – проснулся, мечутся спросонья, ничего понять не могут. Кто посообразительнее, залегли за картами.

– Ружье мое, быстро!

Игер руку к постовому протянул, дожидаясь, пока тот оружие ему вернет. Снова хлесткий резкий выстрел издалека. Ему в ответ сразу пулемет заработал – трассеры вправо в сторону холмов ушли. В руку цевье Винтореза легло. Пулемет захлебнулся, отголоски хлесткого резкого выстрела долетели до Игера. Он уже в лагерь бежать шаг сделал, справа мощно раскатисто одиночный выстрел грохнул – кажись, вожатый между картами позицию занял, отстреливается. Так и есть, звук необычный, необычного карабина, принадлежащего вожатому. Ракета в небе погасла, Игер наощупь, спотыкаясь, о лежащих на земле людей, направился в сторону вожатого. Тихо пока, никто не стреляет. До вожатого добрался. Лекс в небольшом проеме между двумя кабинами картов на колене стоит, карабин у плеча, левая рука, в колено упертая ружье снизу поддерживает, сам в прицел вдаль сосредоточено смотрит.

– Достал?

Лекс ответил, не отрываясь от прицела.

– Нет, сильно далеко. Метров шестьсот. Там между двух холмов, на уши арга похожих, там он – один стрелок.

Игер, стоя рядом, свой Винторез вскинул к плечу, к оптике прильнул. Отыскал в темноте вдалеке, еле различимые очертания двух, рядом расположенных холмов. Щелчок, резкий хлопок – снова в небе зависла осветительная ракета, резко вырвав у тьмы лагерь и пространство за ним. Вспышка, едва различимая вдалеке, между холмов, в картинке прицела. Вжик, клац – звонко, слева, совсем рядом с Игером.

–Ааааа!

Вскрик громкий, короткий. Что-то на землю упало. Короткий хлесткий выстрел издалека долетел. Голову вниз влево опустил – вожатый на земле лежит, карабин из рук выпустил, за лицо руками держится, стонет. К нему наклонился, присел, в красно-желтом свете осветительной ракеты, что-то темное по лицу под пальцами вожатого течет, на песок капает. Тишина вокруг, не стреляет никто – все залегли, притаились.

– Лекаря сюда, быстро! Раненый здесь!

Через несколько минут прибежал мужчина худощавый, в годах, принялся Лекса осматривать, рану обрабатывать. Тихо вокруг, больше никто не стреляет.

– Постовые, доложить, что видно?

Громко с места выкрикнул Игер. Несколько минут тишина, потом начали один за другим ответы доноситься.

– Полночь – чисто!

– Восход – движения нет!

– Закат – никого!

– Полдень – ничего не происходит!

Опять тишина. Вожатый изредка, коротко стонет, лекарь ему лицо бинтует.

– Что с парнем?

– Порядок, живой. Пуля рикошетом от металлической кабины карта пошла, его по скуле зацепила, трещина, скорее всего, проникающих нет. Я ему обезболивающее дам, сейчас рану перебинтую, и будет снова молодцом.

Игер кивнул, хорошо – парень завтра нужен, рано ему еще помирать. Голова у него, похоже, самое слабое место. Нужно остальных осмотреть, масштабы ущерба от налета ночного оценить. Еще больше часа никто не осмеливался пошевелиться, все лежали на местах, как залегли до того. Спустя полтора часа воины, в бронежилетах и касках, начали обходить лагерь, опрашивая людей и осматривая, на предмет ранений и повреждений. Тела погибших стаскивали в одно место. Еще через два часа, объявили по лагерю, что все могут отправляться отдыхать.

Утром, как и было условлено, всех подняли за два часа до восхода. Еще темно было вокруг. Небо освещалось осветительными ракетами. Вставать не хотелось. Каждый чувствовал себя уставшим и до крайности разбитым, отдохнуть мало кому удалось. Особенно угнетало людей ночное происшествие, со стрельбой. Воины ходили мрачные и угрюмые – врага еще не видели, не знали о нем ничего, а он уже лишил жизни девять товарищей – троих, которые из разведки не вернулись и шестерых вчера ночью. Карты начали готовиться к выходу. Людей инструктировали, распределяли в группы, команды, закрепляли за картами. Костровые готовили завтрак, в очагах полевой кухни потрескивал огонь, но сегодня он уже не наполнял сердца людей своим теплом, не согревал и не радовал душу. Каша была готова. Каждый угрюмо и молча подходил за своей пайкой, молча принимал, и также молча уходил в сторону. Лексу было плохо, болела голова и треснутая скула. Лекарь поменял ему повязку, снова дал обезболивающий порошок, от завтрака вожатый отказался.