Николай Буянов - Наблюдатель

Прокурор Йадзава получил снимки и вот уже около получаса разглядывал их, стараясь отыскать хоть малейший намек на зацепку, на кончик веревочки, ухватившись за который можно было бы размотать весь клубок.

- Способ один и тот же, - проговорил он. - Удар твердым предметом в подмышечную область. Кровоподтек ясно виден. Мицура-сан, почему к расследованию подключена тайная полиция?

- Простите, господин прокурор, но это не в моей компетенции. Я лишь выполнял указания.

Туша Такидзи Седзина колыхнулась в кресле от смеха.

- Ваш помощник, Йадзава-сан, был так любезен, что представил мне материалы по этому делу для ознакомления. Я нашел их весьма любопытными.

У него глаза убийцы, подумал Йадзава, глядя на начальника тайной полиции. Ясные, светлые и холодные, будто свет люминесцентных ламп.

- Не волнуйтесь, отнимать у вас хлеб никто не собирается. Просто к следственной группе подключится наш человек. Господин Стив Айлин, прошу любить и жаловать.

Они холодно поклонились друг другу.

- Уж коли вы ознакомились с моими материалами, - спросил прокурор, - может быть, позволите мне посмотреть ваши?

- Вряд ли я смогу похвастаться чем-либо, - небрежно ответил полковник Седзин, и Йадзаве стало ясно, что отныне игра пойдет в одни ворота. Убитый в порту Йокогамы оказался связником из подполья. При нем была найдена шифровка, над которой бились сейчас лучшие умы дешифровального отдела. Шифр оказался чрезвычайно сложным. Эстафетчик, бывший на контакте с убитым, сидел в подвале следственного изолятора (сидел в буквальном смысле - в сыром и совершенно темном каменном гробу, кишащем крысами, стоять или лежать не позволяли размеры). Подпольщика обрабатывали третий день, он молчал и вряд ли мог сказать что-нибудь в дальнейшем: во-первых, кроме своего контакта, он, скорее всего никого не знал, во-вторых, уже на следующий день после ареста он был способен шевелить только пальцами правой руки.

- Вы правильно поступили, соединив два дела в одно, - сказал Седзин. - Тот парень, что ехал с убитой в поезде, где он?

- Он не уверен, - глухо проговорил Йадзава. - Женщина была с изуродованным лицом и без одежды, когда мы ее предъявляли.

- Как же он ее опознал, черт возьми? Он что, трахался с ней в вагоне?

- У женщины было родимое пятно чуть выше левой груди в форме звездочки и небольшой шрам справа на животе от аппендицита.

Седзин заметил плохо скрытое раздражение в голосе прокурора и усмехнулся. Злись сколько угодно, старая развалина. Возмущайся моими манерами и лексиконом, но помни: здесь, в твоем кабинете, отныне я хозяин, а ты - «шестерка». Однако как профессионал Йадзава-сан был достоин восхищения, и шеф тайной полиции отдавал этому должное. Профильтровав сотни и тысячи человек, сыщики отдела по расследованию убийств вышли-таки на единственную ниточку, в которую прокурор вцепился намертво. Как породистый бульдог: рад бы отпустить, да не может.

Немецкий коммерсант Макс фон Клайзен учтиво постучал в дверь на третьем этаже.

- Госпожа Анна?

- Да, это я. Что вам угодно?

Макс ощутил в ее тоне холодность и вдруг почувствовал, что краснеет, как мальчишка на первом свидании. Женщина была красива. В ней не было ничего от хищноватых американских красоток с длиннющими ногами (хотя ее ноги отличались прекрасной формой), она мало походила и на чистокровную арийку с решительной нижней челюстью. Макс подметил все: и подтянутые к вискам выразительные глаза, и чуть высоковатые скулы, и мягкую белозубую улыбку, и копну черных вьющихся волос.

- Я… я ваш сосед снизу. Позвольте представиться. Макс Клайзен, коммерсант.

- Ах да, вы тот самый чудак, что посягнул на мои апартаменты!

Они оба рассмеялись, и Клайзен почувствовал, как отступает, улетучивается напряженность.

- Проходите же, не стойте на пороге.

Она присела на краешек дивана и жестом указала на старенькое кресло, оставшееся, видимо, от прежних хозяев. Баба… Почему в разговоре с Мияги я обозвал ее бабой? Вот уж неподходящее определение, подумал Клайзен. Наверное, потому, что я слышал, будто она из русских. Баба в сарафане, пляшущая под балалайку… Глупости.

- Угостить вас чаем?

- Благодарю, не откажусь.

Ему просто не хотелось уходить. Женщина была как-то очень по-домашнему мила, и красивы и милы были чашки, из которых они пили свежезаваренный чай, и голубые обои под низким потолком, и крошечная сияющая чистотой кухня.

- Я был бы очень признателен вам, фрау Анна, если бы вы приняли мое предложение… То есть я имею в виду, по обмену комнатами. Мое жилье на втором этаже ничуть не хуже вашего. Комната просторная, а потолки намного выше.

- Да, - тихо сказала Анна. - Я привыкла дома к высоким потолкам. Правда, это было так давно, словно в другой жизни. Я ведь уже шестой год в эмиграции. За это время столько всего пришлось пережить, что… Впрочем, зачем говорить о грустном!

Кажется, ее и впрямь заинтриговал этот чудной симпатичный немец. Чем же, однако, вызвано его желание переехать?

Клайзен смущенно улыбнулся и пожал плечами: - Видите ли, моя работа требует постоянного контакта с людьми. Бесконечные встречи, переговоры, шум, гам, суета. А здесь есть то, чего мне так не хватает, - покой, тишина, уединенность. Иногда просто необходимо сосредоточиться…

- Я понимаю.

Они переехали - он наверх, она на второй этаж - через два дня. Но на этом их встречи не закончились: Клайзена тянуло к Анне помимо его воли.

Художник Етоку Мияги стал связующим звеном между Ходзуми Одзаки и Рихардом Зорге. Напрямую они контактировать не могли - частое общение иностранного журналиста и советника премьер-министра могло вызвать подозрение контрразведки.

Мияги встречался с советником на вилле в нескольких километрах от Осаки, в официальной загородной резиденции Одзаки. Виллу окружал великолепный сад, который казался запущенным, но запустение это было рукотворным и тщательно продуманным: будто уголок девственной природы по мановению руки волшебника чудом перенесся сюда, для того чтобы окружить тишиной и покоем изящный теремок с застекленной верандой. Как художник Мияги не мог не восхищаться талантом создателя этого произведения искусства, ибо только человеку, которого бог наградил сразу несколькими дарованиями - зодчего, поэта, живописца и инженера - под силу вырастить сад, который выглядел бы естественным, но, тем не менее, каждый камешек, каждый бугорок, каждая самая малая тропинка здесь были тщательно продуманы, сконструированы и подобраны так, чтобы не нарушить ни одного закона природного равновесия и гармонии. Советник премьер-министра Коноэ господин Ходзуми Одзаки был первоклассным мастером.