Юра Мариненков - Исповедь

– И чего ты промолчал? – неожиданно спросил отец Рому.

Для него это был уже второй неожиданный вопрос за сегодня, который вводил его во всё тоже полное небытие. Но на этот раз он и не сразу понял, что тот имеет в виду на самом деле, ну или попытался не понять.

– Вы о чем, отче?

– О том самом, брат мой, – немного тише и повернув голову против ветра, чтобы ему было легче услышать, проговорил он. – Думаешь, я не знаю ничего?

К счастью, Ромино недоумение скрывал сейчас сильный ветер и серый снег. Хоть сейчас такая погода могла принести что-то полезное для него. Первые несколько секунд он молчал. В его тишине, очевидно, было понятно, что он уже сообразил, о чем идет речь, но никак не хотел в это верить.

– Я надеялся, что ты поговоришь с её мужем. Что, может быть, попытаешься его хоть немного переубедить в этой жизни. Хотя бы ради детей.

Уже не имело смысла прикидываться дураком и как-то увиливать от разговора, находясь в плену сразу двух стихий: отца и погоды.

– Он вызывает у меня такое отвращение, что я даже смотреть на него нормально не могу.

– Ясно, – тихо проговорил отец Михаил. – Но всё-таки нужно было попробовать.

Рома лишь немного приспустил итак уже опущенную голову и старался лишь идти дальше. Старался не думать обо всём, что итак не давало ему покоя на протяжении, наверное, всей жизни в этом монастыре.

Слово – Марта, для него было не простым звуком. Это имя обычно вызывало у него смешанные чувства витающих, одновременно в пустоте, страха и любви. Рома увидел её почти сразу же, как только приехал служить в этот монастырь. Тогда ещё, она часто стояла на утренних богослужениях по выходным, видимо, имея в голове хоть какие-то спорные мысли на счет всего. Ему, мягко сказать, нравилось, когда она была в храме. Он испытывал хотя бы малейшее чувство полезности и отдачи. Любил помогать ей, оставаясь после службы и беседуя с ней по несколько часов. Казалось, мог тогда помочь ей всем, в чем она нуждалась: когда была нужна помощь с университетом, с выбором работы и даже с принятием семейной жизни. Её последняя просьба была для него, конечно, самой тяжкой. Когда человек просит у тебя совета о том, как полюбить того, кого не любишь, сразу кажется, что ты тащишь его вместе с собой в ад. А самое страшное, что этого человека, на самом деле, любишь ты. Да, для него это было большой и тяжелой ношей.

Марта случайно вышла замуж за парня из соседнего поселка. Так же обычно-случайно, как и происходило большинство браков в таких местах. Ему уже поздно было разбрасываться советами и пожеланиями в адрес её родителей и её самой. Да и такие вещи не особо приветствовались, даже если и несли в себе хоть какую-то каплю мудрости и сожаления. Для начинающего священника, почти всё осознанное время несущего в себе мечту создания настоящей семьи, эта новость была, кажется, самым больным за весь его молодой, жизненный путь.

Он страдал. Порой вспоминал, как тогда стоял на перепутье дорог, уходящих абсолютно по разные полюса, которые, по сути своей не имели ничего общего. Теперь же, застыв перед началом, как казалось, оставшегося, единственно верного пути, внутри него возникало только больше сомнений. Сейчас он не был полностью уверен, что этот путь именно тот. Новый мир, а точнее, остаток старого, показал ему себя настоящего. Вечный страх, слабое здоровье и нежелание меняться: это лишь малое, что Рома лично смог понять, покопавшись в себе внутри сырой и мрачной пустоты свободного времени. Порой даже спрашивал себя – а действительно ли он был бы лучше того существа, что сидел перед ним несколько десятков минут назад на диване, абсолютно пусто смотря на всё происходящее. Может быть, он и сам был бы таким. Может, ему так же приходилось бы терпеть всё то, что вечно происходит внутри семьи. Вдобавок к этому, он сам даже не был настолько здоров, как тот боров. Такие сомнения лишь только учащались в голове, иногда даже обгоняя по скорости бешеный пульс, последнее время спонтанно дающий напомнить о том, что болезнь никуда не ушла и не особо желает уходить.

Они уже подбегали к храму, как приход холода начинал заметно ощущаться, оживляя дрожь по всему телу. Ромины ноги понемногу отмирали, немея как раз в области стоп, чем доставляли ему самую тяжелую муку. Если бы это произошло где-нибудь подальше, то вероятность того, что он дошел бы сам, была почти нулевая.

Проход в их убежище находился возле иконостаса, прямо перед маленькой, неприметной дверью, преграждавшей алтарь от самого зала. На бетонном полу лежал не очень выделяющийся, но довольно тяжелый кусок ржавого железа, покрытый серой пылью, по их мнению, не вызывающий особо вида, но в тоже время защищающий их от всего, что только можно было представить. Отодвинуть его в одиночку мог только отец Михаил. Может быть, он на это и рассчитывал, когда непонятно как тащил его на это место, чтобы никакой случайный путник-одиночка не смог подвинуть это даже на сантиметр. Весила такая махина килограмм сто пятьдесят и размером была примерно два на два метра. Рядом, в том же углу храма настоятель прятал небольшое подобие почти полностью поглоданного коррозией лома, чтобы легче можно было пытаться отодвигать этот лист. С его нижней стороны была приварена небольшая ручка, дающая, с помощью какой-нибудь опоры, положить эту громадину обратно.

Они спускались вниз, обратно в храм, спокойно и немного расслабляюще вдыхая легкое тепло и запах ладана. Такая жизнь теперь была достаточно диковинной вещью, иметь которую могли лишь они вдвоем. В центре, рядом с теперь уже вечной «иконой дня», стояла достаточно объемная, ещё советская, чугунная печь, труба которой выходила за заднюю часть верхнего храма. Подземелье было довольно небольшим, что давало больше шансов не умереть ночью от холода. Некоторые части выжившего иконостаса они сумели перетащить вниз, закрепив их насколько возможно. Алтарь, конечно, присутствовал, но только теперь не такой, что был когда-то наверху. Это была маленькая, огороженная кирпичами комнатка, размером несколько квадратных метров, находится в которой, мог лишь один человек и им всегда был отец Михаил.

Само подземелье, а точнее подземный храм, ещё до всего этого особо не использовался, разве что вроде как лет сто назад. За всё то время, что он был законсервирован, в нём завелась плесень и даже что-то похуже. Полы здесь были земляные, а стены отдавали таким мрачным холодом, что у Ромы первое время сводило даже зубы. Поначалу было даже не понятно, в каком месте безопасней, внизу или всё же наверху? Протапливать и обживать это «убежище» пришлось довольно долго. На тот момент, Роме казалось, что это самое худшее время, которое могло бы случиться с ним, но тогда он ещё не знал, как будет мир жить дальше?