Натали Р. - Враг моего врага. «Конец фильма»

– Салима, – сказал он.

И пожалел.

– Хайни! Это не христианское имя.

– Она мусульманка, – признался он.

Мама схватилась за правую сторону груди:

– Боже мой! Хайни, ты сошел с ума? Пауль, ты слышал? Наш сын спутался с мусульманкой! Он не сможет венчаться, он… Боже, о чем я? Хайни, мы с отцом не можем этого позволить! Пауль, ты представляешь? В нашей семье – какая-то мусульманская мигрантка, как пить дать, нищая и вороватая!

– Линда, сердце не там, – неловко поправил отец.

Она тотчас схватилась за грудь слева. Эти сцены были знакомы Хайнриху с детства, но мама до сих пор не запомнила, где должно быть сердце, шестьдесят пять лет замужества за кардиохирургом не помогли.

– Мам, ну прекрати, – попросил Хайнрих. – Ты ее не знаешь, зачем заранее оскорблять? Она вовсе не нищая. Настоящая принцесса, честное слово.

Мама всплеснула руками:

– Хайни, как в твои годы можно быть таким наивным? Посмотри на себя! Ты же не юный Аполлон, бреешь голову, чтобы не замечали лысину. Ты даже на танцы не ходишь, потому что не умеешь танцевать. Торчишь годами в Богом забытой дыре, совсем одичал! Какая принцесса на такое сокровище позарится? Поверь мне, дорогой: она аферистка.

Хайнрих заскрипел зубами.

– Втерлась к тебе в доверие, – продолжала мама, – потом просочится в нашу семью, унаследует наш дом… Пауль?

Отец кашлянул.

– Линда, послушай меня. Какая, по большому счету, разница? Нам бы радоваться, что мальчику приглянулась хоть какая-то девка. Мусульманка, не мусульманка, аферистка, не аферистка… Пусть быстрее женится на ней и заделает ребенка, не откладывая! Вот что важно.

Мама фыркнула. Однако Хайнрих по своему опыту знал: отец молчун и почти всегда поддакивает матери, но если уж выскажет особое мнение, будет держаться за него до конца, проще убить, чем переубедить. Мама его любит и в конце концов с ним согласится.

– И верно, дорогой, – проговорила она менее нетерпимо. – Женись уже на ком хочешь, только поскорее. Хайни, нам нужны внуки! У всех наших соседей есть внуки, и не по одному. Только мы, как неприкаянные… – она всхлипнула и утерла слезу полотенцем.

Хайнрих закусил губу. Он очень хотел бы жениться на Салиме, даже вопреки родительской воле, если бы так повернулось. Но о внуках для мамы с папой он как-то не думал. Он вовсе не видел свое жизненное призвание в том, чтобы становиться отцом. Нет – и не надо. Но, кажется, родителям сильно не понравится, если он скажет им, что его девушка не рвется продолжить их род. Сейчас прямо, все бросит и начнет им внуков рожать, одного за другим, ага.

Лучше бы он вообще не заводил этот разговор. Все равно он не может сказать родителям самого главного. Пока Салима официально не объявила его женихом, он не позволит себе прямым текстом трепаться об их отношениях, давая поводы для всевозможных пересудов. А может, и не объявит никогда. Вот же засада!

Дьёрдь Галаци вылез из такси, придерживая полы сутаны, чтобы не запачкаться о мокрый порожек и заляпанный ледяной слякотью кузов. Время для возвращения на «Ийон Тихий» он выбрал крайне неудачное: сверху падал не то дождь со снегом, не то снег с дождем, а у курсантов Академии как раз был перерыв, и они, невзирая на пакостную погоду, высыпали поглазеть на корабль и поприставать к настоящим космическим волкам. Дьёрдь торопливо миновал молодежь, благословляя всех без разбору и молясь, чтобы никто не зацепил его расспросами, каково оно там, в космосе. Он и так чувствовал себя выпотрошенным.

Кардинал Джеронимо Натта вызвал его к себе в Байк-паркинг и устроил форменный допрос с пристрастием. Выспрашивал до мельчайших подробностей все, что происходило на «Ийоне Тихом» с того самого момента, как епископ Галаци ступил на его борт: и кто что кому говорил, и кто как выглядел, и что он по каждому поводу мыслил и предпринимал. Кардинал был холоден и сердит, его речь так и сочилась недовольством, и Дьёрдь уже думал, что судьба ему закончить карьеру в каком-нибудь дальнем монастыре, выпрашивая у Господа помилование за невольные грехи. Однако – обошлось. Репрессий не последовало, хотя резюме кардинала было малоприятным:

– Вы слабы и несовершенны, Галаци. Ваше счастье в том, что вы это сознаете и не грешите самонадеянностью. Во времена расцвета Церкви вы не поднялись бы выше приходского священника, но ныне я вынужден дорожить теми, кто честно служит Богу всеми своими силами и умениями, как бы они ни были ничтожны. Вы останетесь на своем месте, Галаци.

У епископа вырвался непроизвольный вздох облегчения, и кардинал Натта поморщился, прежде чем продолжить:

– Вы останетесь, ибо вреда и неправильности я в ваших действиях не нахожу. Вы исполняли свой долг в той мере, в какой это было для вас посильно. Вы заметили вмешательство сатаны, пускай всего лишь по косвенным признакам, вы незамедлительно доложили мне, и не ваша вина в том, что не удалось вовремя достучаться до главнокомандующего. Вы смогли несколько облегчить душу капитана Гржельчика, вы отвратили его от суицида… Малая капля, легшая в чашу света, может стать решающей, когда весы колеблются. Вот почему я не смещаю вас и не назначаю наказания… надеюсь, вам понятно, за что?

– Да, ваше высокопреосвященство, – склонил голову Дьёрдь. – Я не справился с ситуацией в целом, чего требовал мой высокий сан.

– Помните об этом, Галаци. Половина наших епископов немощны и неумелы, таковы реалии современности. Но нам необходима сильная Церковь, и недостаток мощи следует восполнить избытком веры, рвения и здравого размышления. Постарайтесь не разочаровать меня, епископ. Это в ваших же интересах.

Кардинал отпустил его взмахом руки. Сутана на спине Дьёрдя насквозь промокла от пота, сердце бешено стучало. Всю дорогу до Ебурга он не расставался с четками и привел-таки дух в надлежащее состояние покоя, но до сих пор чувствовал себя выжатым, как лимон в чае.

И тем не менее, выйдя к тренировочному полю Академии, Дьёрдь почувствовал себя так, словно почву окончательно выбили из-под ног. На какой-то миг ему показалось, будто корабль, стоящий посреди бетонной площадки, подменили. Бог так не шутит, значит… Он с замиранием сердца пригляделся, и его слегка отпустило. Все же это был «Ийон Тихий», просто расписанный до неузнаваемости невразумительными сентенциями по-хантски и странными картиночками. Одна из картинок изображала верхнюю половину сурового мужчины в красной кардинальской шапочке и мантии, вокруг шапочки сиял золотистый нимб, а мужчина оч-чень недобро грозил пальцем неизвестному собеседнику. Несмотря на немного карикатурный стиль, в нем легко узнавался Джеронимо Натта. Подпись под картинкой гласила: «Бог с нами, пенис с вами». Хорошо, что не наоборот. Дьёрдю стало вдруг интересно: одобрил бы кардинал эту живопись? С одной стороны, шокирующе и где-то даже кощунственно. С другой – идеологически верно.