Александр Петров - Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время

На мне почему-то была надета парадка, обшитая немыслимыми шевронами и аксельбантами. На погонах красовались блатные железные лычки и буквы «СА». На груди россыпью горели разнокалиберные значки: «гвардия», «ГТО», «1-й разряд» и тому подобное.

Я на мгновение задержал на них взгляд, пытаясь найти единственную стоящую вещь, которую привез из южной страны, но не нашел среди «металлолома» скромной пятиконечной звезды ордена. Но удивляться было некогда, мертвец продолжил разговор:

– Что тут эти слепошарые делают? – спросил он, извлекая из пыли карабин. – Щас пальну, мигом караул прибежит.

В его словах была явная убежденность в своих силах.

– Хрен этих поймешь, – ответил я. – Все лазят, все им надо покой тревожить. А что ж тебя за все время ни разу не сменили?

– Некому было, сержант. Ребята дембельнулись, заходили, с собой звали. А куда я денусь, тут в подвале оружие и патроны. Что пропадет – под трибунал пойду.

– И много? – поинтересовался я.

– На целый батальон! – ответил часовой. И тут же подозрительно спросил: – А ты с какой целью интересуешься? И чего на тебе такая форма странная?

– Ты это, не волнуйся, нормальная, советского образца. Лет за двадцать до тебя такие «шкуры» носили, – сказал я. – Столько веков прошло, что никакой разницы. Пока ты тут один сидел, и комбат дембельнулся, и начальник академии. Никто уже за эти автоматы с тебя не спросит… Вообще весь город кончился, – устало добавил я. – Да и мир тоже, судя по всему.

– А что же эти ханурики тут делают? – удивился солдат.

– Какие?

– Не знаешь? Они говорят, что снаружи все по-старому. Жизнь идет, машины ездят и солнце светит, – удовлетворенно сказал караульный. – Я сейчас стрельну, прибегут, прямо через стену пройдут. Слепошарым плохо придется, помаются немного – и каюк.

– Я по городу километров тридцать прошел. Машины ржавые в землю вросли, люди валяются кой-где высохшие, мертвые, прямо на улицах, солнце не светит, дымка кругом плотная, ядовитая. Да и как же ты стрельнешь? – спросил я. – Карабин весь грязью зарос и заржавел. Да и сам ты, мягко говоря, не слишком хорошо выглядишь.

Постовой с ужасом посмотрел на свое оружие, потом на руки и, наконец, провел ими по лицу. У меня в голове взорвался неслышный крик до смерти перепуганного ребенка.

Резкий запах нашатыря ударил мне в нос. Я инстинктивно отодвинул руку со склянкой.

– Выпей, Данилушка, – попросил отец, протягивая мне флягу с водой.

Я стал через силу заталкивать в себя воду. Зубы отбивали дробь по металлическому горлышку. Папа снова натянул мне на лицо респиратор.

Меня вывели на свежий воздух и усадили в телегу, отдав на попечение дяде Федору. Отец попросил посидеть и снова убежал в подвал. Там наконец перепилили решетку.

Из дверей вышел постовой. Он преобразился. На нем отделанная по лучшим образцам «выпускной» солдатской моды начесанная шинель с аксельбантами. Я с удивлением отметил, что парень совсем не такое страшилище.

– Я думал, что ты дембель, – с удивлением сказал он.

– Был…

– Ну, дай огонька, что ли, парень.

– На, – сказал я, доставая коробок и зажигая спичку.

– Что это ты делаешь? – поинтересовался возница. – Ты паря, осторожнее с огнем, в сено попадет, – пиши пропало. Маруська испугается, понесет, телега сгорит, сами покалечимся…

– Я аккуратненько… Не видишь, человеку закурить даю?

– Кому энто? – с подозрением поинтересовался мужик.

– Да так, дембелю одному, – ответил я, задувая спичку.

– Ты, паря, часом, не тронулся? – спросил дядя Федор. – Тута легше легкого.

– Сам ты тронулся, – всем видом показывая, что не намерен продолжать дискуссию, ответил я, укладываясь на дно телеги.

Солдат присел рядом.

– Как оно там? – спросил он, поднимая руку кверху.

– Узнаешь, – ответил я. – У каждого там по-своему.

– А куда меня?

– В смысле?

– Вниз или вверх?

– То, что ты, как дурак, седьмой век склад караулишь, это как для тебя? Плюс или минус?

– Так ведь оружие, патроны… – начал оправдываться мой собеседник. – И никто сменить не шел…

– А что ж сейчас пост бросил? – с некоторой ехидцей поинтересовался я.

– Пришла смена, – ответил солдат. – Деревня! Где право, где лево, не знает толком, да ладно… Сменил ведь.

Вдруг всё вокруг подернулось туманом, и появился отец. Он подошел ко мне, протянул руку, чтобы поправить тулупчик, которым я был накрыт. Я вскочил. Отец исчез, будто его и не было.

Дядя Федор все так же сидел, глядя, как суетится народ перед развороченной дверью. Он повернулся ко мне.

– Оклемался, паря?

– Чего было-то? – осторожно поинтересовался я.

– Ты, Данилка, в погребе мертвяка увидел – и завалился. Тебя сюда принесли, уложить хотели – ты говоришь: «Нет, посижу». Потом серник зажег, руку вытянул, смотрел, как горит. Бубнил чего-то, потом улегся. Я тебя тулупчиком накрыл. Помнишь?

– Не-а, – ответил я. – Отец выходил?

– Нет, не до тебя ему. Там, в подземелье, газ, кажись, обморочный какой-то. Как стали робяты падать… Тимка Рябой насмерть задохнулся, пока выволокли. Вишь, до сих пор воздуху туда качают.

Возница кивнул на людей у двери, которые изо всех сил растягивали и сжимали меха, подсоединенные к старинным брезентовым шлангам, уходящим в черноту подвала.

Хотя все увиденное мною в странном полусне-полуяви уже начало стираться из памяти, как забываются обычные сновидения, все внутри меня екнуло от ужаса: реальность сна была правдива, более того, она перекрывалась с обычным миром, где махала хвостом запряженная в телегу лошадь, пахло сыростью, дубленой кожей тулупа, дегтем и сеном.

«Кто я? – металось в голове. – Почему я вижу то, что происходило с другими? Почему я вижу мертвых? Почему я говорю с ними?»

Двор наполнился топотом копыт – это прискакал князь. Иван Васильевич как всегда был во главе своих придворных, советников, амазонок и отборных гвардейцев-телохранителей.

Сразу все забегали, засуетились. Молодой дружинник лихо соскочил с коня и с криком: «Архивариуса к светлейшему князю, спешно!» – нырнул в подвал. Через мгновение оттуда донесся мат и звук зуботычин, щедро раздаваемых князевым посланцем.

Как я понял, ему не сильно хотелось спускаться в подземелье, где уже погиб один человек, где было грязно, жутко, душно. Поэтому он требовал, чтобы мужики срочно привели требуемого господином ученого смерда.

Из двери вышел отец. Он, чтобы «показать товар лицом», захватил зеленую металлическую коробку с патронами и покрытый остатками засохшей смазки автомат.

Раздались восторженные крики, которые вскоре сменились возгласами разочарования.

– Калибр не тот, – загундосили дружинники. – Энти только на переделку в поджиги годятся. Пусть мужики из этих сковородок палят.