Владислав Морозов - Охота на охотника

Окрестности города Брезно. Словакия. 4 августа 1944 г.

Когда я открыл глаза после пронизывающей сырости апрельской ночи, вокруг было тепло и солнечный свет причудливо играл в зеленой листве деревьев – конец лета, благодать, леса еще толком не начали желтеть. В чаще вокруг меня одуряюще пахло свежей и прелой травой, смолой, медом и какими-то цветами, в воздухе жужжали насекомые, слышались и голоса каких-то птиц. Например, по специфическому свистящему треску я понял, что мое появление шугануло любящих тишину сорок. А раз они всполошились, значит, человека давно не видели. Это было хорошо – свидетели мне точно не требовались. Немного осмотревшись, я понял, что, судя по всему, попал куда нужно. Слева, где-то у самой линии горизонта смутно маячили за деревьями невысокие то или хребты, то ли сопки, поросшие лесом. Надо понимать, словацкие Рудные горы. Если это было так, мне следовало в точности соблюдать инструкции Блондинки и идти направо – сначала подобрать оставленную работодателями закладку с документами и прочими «причиндалами первой необходимости», а затем выбираться через лес к дороге. Нужный мне городок Брезно должен был находиться километрах в десяти южнее места моего появления.

Пройдя километра полтора в предписанном заранее направлении (хотя я и не уверен, что удерживал его на 100 %, за отсутствием компаса и иных средств навигации), я быстро нашел то, что искал. На сей раз местом для закладки был выбран довольно приметный старинный серый каменный крест, который я после недолгих поисков обнаружил на лесной поляне, за кустами терновника. В принципе, через поляну проходило нечто, похожее на тропу. Но судя по высоченной, вымахавшей за лето в стрелку траве, здесь очень давно никто не ходил. Да и вообще, как я уже успел отметить, каких-то признаков присутствия человека в этом лесу категорически не обнаруживалось. Кстати говоря, что это был за крест – я, честно говоря, не очень понял. Хотя на поросшем мхом выщербленном веками атмосферных осадков кресте я смог рассмотреть какие-то буквы и очень характерный символ в виде чаши. Гуситы? Если этот крест действительно имел отношение к ним, то это аж XV век. То есть очень давно. И что такого забыли в горах Словакии буйные последователи Гуса и Жижки – черт его знает. Это вполне могла быть и могила какого-нибудь «божьего воина», и просто какой-нибудь памятный знак. Вникать я не стал, тем более что мне не было решительно никакого дела до этого креста, а историей Гуситских войн я никогда не интересовался. Да и не за этим я сюда пришел.

Как и сказала мне Блондинка, позади холмика у основания креста лежал практически неразличимый в траве плоский камень, который вполне мог быть куском расколотой могильной плиты или чего-то подобного, но выглядел значительно свежее креста. Слава богу, в этот раз копать мне не пришлось. Подцепив руками края камня, я приподнял его и с удовлетворением обнаружил в открывшемся углублении (кусок дерна под камнем был кем-то аккуратно срезан) два небольших целлофановых свертка.

В первом был паспорт с вложенными в него бумажками и туго набитый кожаный бумажник самого что ни на есть пижонского вида. Ну, паспорт был, как мне и пообещали, тот самый, международный турецкий, не новый (состарить, как, впрочем, и напечатать, турецкий паспорт периода первой половины ХХ века для тех, кто меня сюда прислал, видимо, было сущим пустяком), серо-зеленого цвета, в центре титульного листа обложки оттиснуты позолоченный полумесяц, между «рогов» которого расположилась пятиконечная звезда. Вверху было написано «TURKIYE CUMHURIYETI» – «REPUBLIC OF TURKEY». А пониже полумесяца имелась вторая надпись «PASAPORT» и тоже с переводом с турецкого на международный – «PASSPORT». Звали меня сейчас, как меня предупреждали, Йыгыт Йылдырым. Вроде бы «Йыгыт» это какое-то производное от «Джигит». Фотография в паспорте была моя, только я там был какой-то слишком уж загорелый, с маленькими усиками, излишне хитрыми глазами и странной прической – волосы по моде тех лет зачесаны назад. В таком виде я сильно напоминал сам себе отпетого негодяя или американского шпиона из советских фильмов 1950-х гг. (кстати, тогда мерзавец и вражеский агент очень часто совмещались в лице одного персонажа) и выглядел очень подозрительно. Оставалось надеяться, что разного рода сексоты и жандармы не обратят внимания на подобные досадные мелочи. Что еще сказать – паспорт был выдан Министерством внутренних дел Турецкой Республики в декабре 1942 года. И, судя по украшавшим соответствующие его страницы многочисленным штампам, за последние полтора года я не менее восьми раз бывал на территории Третьего рейха, а также по нескольку раз проезжал через Болгарию, Венгрию, Румынию, Словакию, Хорватию и даже Швейцарию. Последний по времени штамп свидетельствовал о том, что венгерско-словацкую границу я пересек 29 июля 1944 г.

В паспорт была вложена некая сложенная вчетверо бумажка на увенчанном имперским орлом со свастикой в лапах казенном бланке, с моей фотографией, несколькими подписями и донельзя солидного вида германскими печатями. Насколько я понял этот немецкий текст, там было сказано, что «Нerr Y. Yildirim» (то есть я) работаю в фирме, ведущей дела с Reichswirtschaftsministerium (оно же RWM – Имперское Министерство экономики), а конкретно с его 1-м главным управлением, занимавшимся промышленностью и торговлей. Рассмотрев подписи внимательнее, я увидел, что, между прочим, этот документ подписан самим статс-секретарем RWM, группенфюрером СС Отто Олендорфом, при этом одна из украшавших сей «папир» печатей была личной печатью данного деятеля. Эта фамилия показалась мне смутно знакомой, и после некоторого напряжения памяти я вспомнил – ну да, был у арийцев такой голимый злыдень из самых что ни на есть черных СС. До момента, когда этого хренова Олендорфа отправили укреплять имперскую экономику, он успел покомандовать различными айнзатцгруппами на юге оккупированной части СССР. Так или иначе, под его непосредственным руководством тогда поубивали массу народа (в основном, как обычно, невинного, из числа гражданских), а сбежать за границу или отмазаться от обвинений трибунала после краха Третьего рейха герр Олендорф не сумел, в результате чего и был повешен 7 июня 1951 г. Такая вот «шикарная карьера». Что мне давала эта бумажка – не очень понятно, тем более что там ровно ничего не было сказано насчет оказания мне какого-либо содействия или чего-то в этом духе. Однако, при серьезной полицейской проверке, какую-то роль подпись и печать статс-секретаря в ранге группенфюрера СС вполне могла сыграть. А вот если я, с этой бумажкой в кармане, попадусь к каким ни есть партизанам или подпольщикам, меня могут запросто и без лишних разговоров укокошить как «пособника оккупантов». Так что следовало сто раз подумать, перед кем стоит светить сей документ, а перед кем вовсе даже наоборот.