Борис Цеханович - Полицай

– Чёрт, зря это сказал, – пролетела в голове сожалеющая мысль, но уже отступать было поздно, – да случайно слышал, как отец с матерью разговаривали на эту тему. А мой отец тоже начальник. Да ладно тебе, Андрюха, – попытался свести на нет неприятную ситуацию.

Андрей зло сверкнул глазами и наставительно процедил сквозь зубы: – Моего отца и мать реабилитировали в 56 году. Ошибка это была.

Я смотрел на одноклассника и здорово переживал, что ситуация зашла так далеко и в лице Андрея мог приобрести сильного врага, который мог мне в будущем по комсомольской линии навредить. А мне это было ни к чему. Для поступления после школы в военное училище нужна была чистая анкета, отличные характеристики, как со школы, так и от комсомольской организации, поэтому пришлось включить заднюю скорость и, преломляя свою гордость, пошёл на мировую.

– Ладно, ладно, Андрей. Давай замнём это. Я тебя услышал. Но с другой стороны рвать вот так внезапно и без причины, ну совсем некрасиво будет с моей стороны. Всё-таки я по той улице хожу каждый день и что мне – Рожу ворочать без всяких объяснений? Давай будем считать, что ты дал мне комсомольское поручение – приглядеться к бывшему врагу. Я со своей стороны постараюсь потихоньку выспросить его о прошлом и о службе фашистам. А как только он, если заведёт какие-то гнилые политические разговоры, так я сразу куда надо доложу….

Ход оказался верным и Андрей моментально наполнился важностью: – Точно, Серёга. Давай-ка ты попытайся раскрутить его. Представляешь, если мы его разоблачим….? Я это в своём плане оформлю как поручение….

– Не…, не надо, Андрей. Пусть это будет пока нашим секретом. А вот когда разоблачим – вот тогда да… Но, пока молчок.

Одноклассник важно кивнул головой и вальяжно, вперевалку направился в класс, а я ему в спину, правда про себя, сказал: – Да пошёл ты на хер. Будешь мне тут диктовать – с кем и как дружить. Мне сейчас главное в комсомол вступить, а потом я тебя если что – просто пошлю.

Не знаю, откуда узнал о дружбе с бывшим полицаем отец или кто ему стуканул, но недели через две, вечером он задал вопрос: – Это правда, что ты дружишь с Сазоновым?

Молча кивнул головой, ожидая осуждающих слов, но отец снова спросил.

– Я, конечно, понял если бы ты подружился с нормальным молодым парнем, который старше тебя. А что тебя с ним связывает? И что это за дружба такая?

Я молчал, не зная как ему объяснить, долго и мучительно подбирал слова.

– Пап…, ну там всё нормально. Я книжки у него беру… Ты тоже их читаешь. В столярке у него он меня учит, как правильно строгать, пилить. Мне с ним интересно. Я его спрашивал про войну, он признался, что служил в полиции и сказал, что это для него очень тяжёлая тема и он искупил свою вину – вольную и невольную…. А что нельзя что ли с ним дружить? – Совсем уже потерянно спросил.

Отец устало улыбнулся и поерошил мои волосы: – Чёрт, служба…., засосала. Совсем с тобой мало общаюсь, вот тебя и потянуло к взрослому мужику. Да нет, можешь дружить, но между нами…., – отец значительно поднял указательный палец вверх, – я тут по своей линии пробил его. Действительно, служил у немцев в полиции с самого начала и пока не освободили их район. То ли сам сдался, то ли ещё что, тут непонятно, но под арестом он не был. Значит, крови на нём нет. Так…, только служба, хотя таких тогда сажали, расстреливали и не жалели. Отец его матёрый белогвардеец и его старшие братья тоже. Так что, наверно, у меня есть повод сходить к нему и познакомиться….

Отец сходил и действительно познакомился и как это не удивительно, они даже подружились и частенько посиживали вечерами за рюмочкой, а я рядом, слушая их взрослые разговоры. В комсомол тоже вступил без трудностей. Одноклассник Андрей в это время безнадёжно влюбился в девчонку из параллельного класса и от безнадёги совершенно забыл о моей дружбе с бывшим полицаем, да и забросил свои комсомольские дела, за что его отстранили от комсомольской должности.

Время шло, закончил школу и в последний день перед уездом в училище пришёл прощаться с дядей Тимофеем и тётей Агашей. Уже стоя у калитки, после дружного чаепития, он положил обе руки на мои плечи, лёгонько встряхнул меня и, наклонившись к моему лицу, заглянул в глаза.

– Сергей, я вижу ты очень волнуешься и сомневаешься, что сможешь поступить в военное училище, тем более в московское и такое престижное. Знаешь, возраст и жизненный опыт дают возможность заглянуть в будущее. Например, твоё. Хочешь, я расскажу о твоём будущем? Так вот

Поступишь ты в своё училище и всё у тебя будет потом нормально…., – дальше он в течение десяти минут очень подробно расписал мою будущую жизнь вплоть до полковничьих погонов.

Я тогда это всё слушал в пол уха. Какие там полковничьи погоны!? Дай бог поступить…. А вспоминая сейчас, в который раз удивился – ведь он предугадал мою судьбу, вплоть до мелочей. Даже места и время службы и работу после увольнения в запас. Вот интересно – Как? К сожалению, это была последняя наша встреча.

Я ехал в свой первый курсантский отпуск, предвкушая, как буду дяде Тимофею и тёте Агаше рассказывать о своей новой интересной и насыщенной жизни, а приехал на похороны. Дядя Тимофей и тётя Агаша накануне моего приезда банально угорели, закрыв рано трубу и отравились угарным газом. На поминках дочь дяди Тимофея Дарья обняла меня и, заливаясь слезами, всхлипывая, произнесла: – Серёжа, очень они тебя ждали. Вообще, отец насчёт тебя какие-то планы строил…. Тут совсем недавно, выпил, размяк и обронил – Вот пройдёт лет десять, Сергей послужит, повзрослеет и тогда у нас с ним состоится очень серьёзный разговор. Очень много ему надо рассказать… Мама тогда фыркнула и говорит – Ты что, Тимоша, десять лет это рано. Вот даст бог нам здоровья, тогда лет через пятнадцать, двадцать, когда станет матёрым мужиком – тогда можно рассказать и подготовить его… Отец тогда помолчал – Да неплохо конечно, а вдруг что с нами случиться и Серёга, как в ледяную прорубь ухнет. Предупредить его надо…. И вот такая нелепая смерть. Ведь им жить да жить. Крепкие и здоровые были…, – и Дарья ткнулась мокрым лицом в моё плечо.

– А насчёт чего они хотели предупредить? – Успокаивающе поглаживая её по волосам, спросил когда она перестала всхлипывать.

– Да не знаю, – Дарья отстранилась и платком стала вытирать глаза, а помолчав немного, продолжила, – знаю, что есть какая-то семейная тайна и связана она с войной. Больше ничего не знаю.

Не знал ничего и младший сын дяди Тимофея. Он был на сверхсрочной службе и долго добирался с Камчатки и мы встретились лишь в последний день моего отпуска. И вроде бы прошло уже почти пятьдесят лет. Похоронил отца, мать. Тоже горевал. Но вот всю свою жизнь ощущал некую связь с дядей Тимофеем и даже его давняя смерть не могла прервать эту незримую связь. И сказать, что я очень часто его вспоминал, было бы неправильно – я всегда помнил его.