Алёна Тихонова - Серебряные небеса

За ней выступал фокусник и маг. Профессиональным иллюзионистам я никогда не доверял, даже тогда, и все эти гипнозы и маятники вызывали у меня огромную долю скепсиса, густо замешанную на огромной антипатии и горячем желании никогда со всем этим не соприкасаться. Однако, этим колдуном я заинтересовался. И, несмотря на то, что все его трюки выглядели прозрачными, как на ладони, некоторые вызвали у меня немалое подозрение насчёт того, что магом он является не только в качестве сценического образа, но и по сути своей. Одарённые у нас в посёлке не водились, разве что иногда мимохожих странников заносило, но даже и они никогда не задерживались в нашем отсталом тупике… Так вот, этот фокусник без видимых усилий вытворял вещи, объяснить которые мне никак не удавалось, как я ни ломал голову – ни во время его выступления, ни в дальнейшем. И, наверно, именно это в конечном счёте побудило меня сделать то, что я сделал.

После мага я уже ничего не запоминал, и вообще почти не смотрел на сцену. Я полностью погрузился в размышления, и ушёл из шатра за полчаса до запланированного по выданной каждому из нас программке завершения представления. Джульетта осталась там, я купил ей огромный клок сахарной ваты и велел после спектакля остаться у входа и ожидать меня, ни с кем не разговаривать и никуда не отлучаться, каким бы интересным ей что-то ни показалось.

Я точно знал, что маг должен ещё выйти на поклон, а затем они все будут делать голографические снимки с желающими и раздавать автографы – за отдельное вознаграждение, конечно же. Так что время у меня имелось. И ещё я знал эмблему каждого из труппы – она была изображена рядом с отметками в программке, маленькая, но вполне отчётливая… И такие же были красиво выгравированы на больших круглых щитах над входами в жилые палатки артистов, расположенные позади большого балагана и отгороженные от него, да и от всего вообще остального мира, подобием раскладного переносного забора… Но что мне такие смехотворные препятствия, конечно же, я перебрался на другую сторону – попутно, вот умора-то, чуть не порвав штаны на самом неприличном месте… Я задницу имею в виду, а ты что подумал? Ладно, неважно, в общем, свалился я как мешок с отрубями на внутреннюю сторону их территории, герой героем, можно сказания слагать. Встал, отряхнулся, ощупал едва не разошедшийся шов, проверяя, протянет ли оно ещё, или мне предстоит принародно оконфузиться, убедился, что пока что всё нормально, и ничтоже сумняшеся двинулся дальше. До палатки, над которой висело изображение растущего месяца и десятилучевой звезды внутри его серпа.

Света в палатке не было. Вдоль стен тянулись шкафы, внутри которых были расставлены какие-то пробирки и колбы, причём больше подходившие не сказочному зельевару, а нормальному, вероятно, даже почтенному, имеющему степень в университете, химику-практику. Видел я всё почему-то вполне отчётливо, несмотря на скрывающий всё вокруг почти кромешный мрак, рассеиваемый лишь тем дневным светом, что исходил от раскрытого входа, а также мерцающим зеленоватым сиянием от нескольких крупных ёмкостей, две из которых располагались за толстым стеклом в самом высоком шкафу на другом конце помещения, а третья – будто солдат на посту, возвышалась на столе, стоявшем в самом центре обители мага. Рядом с ней возлежала – иначе вообще не скажешь, – такая толстая книга, какой я не только прежде не видел, но и после никогда, при том, что я впоследствии обожал шариться по общественным библиотекам. Я ожидал обнаружить в ней какое-то пособие по прикладной эзотерике, да и название вполне, на мой вкус, соответствовало – "Книга откровений", однако, распахнув обложку, я не обнаружил вообще ничего.

– Что это за ерунда?! – воскликнул я, не сдержавшись, хотя, как никто другой отлично понимал, что мне сейчас вовсе не с руки поднимать какой-либо шум.

И, отреагировав на звук моего голоса, книга ожила. Плеснуло мне в лицо холодное мертвенно-белое свечение, пухлый том поднялся в воздух передо мной и, зависнув на расстоянии сантиметров в десять от поверхности стола, развернувшись страницами ко мне, зашелестел ими, перелистывая на огромной скорости. Мелькали испещрявшие каждый лист буквы, и, конечно, я не успевал разобрать ни единого словосочетания, и всё, что мне удалось подметить – это очень мелкий шрифт, которым они были набраны. Хотя, нет. Какое там набраны – это был такой почерк, своеобразно-каллиграфический, очень разборчивый и чёткий, несмотря на то, что, как по мне, буквы следовало бы вычерчивать и покрупнее, этак зрение можно совсем в минус увести, если придётся так вот постоянно вглядываться. Кроме того, я успел нутром, точнее, каким-то шестым чувством даже уловить некую неясную угрозу, таившуюся в словах, запечатлённых на нескольких сотнях тонких лебяжье-белых страниц. И не то, чтобы там содержалось нечто плохое – я даже пары фраз выцепить среди всего этого мелькания не смог, не то, чтобы осмыслить содержимое фолианта. Скорее, мне просто подсказало чутьё. Потом я узнал, что такое бывает, и привык доверять своей интуиции, поскольку она пока никогда не ошибалась, в отличие от так называемого рационального мышления, с которым, как мне впоследствии неоднократно вдалбливал учитель, только на рынок торговать, если не обладать в дополнение обострённым восприятием и готовностью взаимодействовать с тонкими слоями реальности.

Тогда я, конечно же, столь сложно не размышлял. Не до того мне было. Меня словно бы затягивало и поглощало нечто неназываемое, странное, с природой, чуждой известной нам органике и неорганике… Книгу вполне можно было считать наделённой своим отдельным разумом, и он превосходил мой настолько, что я очень быстро оказался полностью подавлен. Смело могу заявить сейчас, анализируя случившееся, что ещё несколько секунд – и я вполне мог оказаться полностью порабощён, а моя личность, мои мысли и воспоминания, эмоции и стремления, способность принимать самостоятельные решения и чего-то желать были бы начисто стёрты. Я бы хуже, чем умер – я бы стал куклой, чьим ещё тёплым и вполне функционирующим телом управляет нечто, чего я не понимал и не хотел понимать.

Внезапно в палатку ворвался вихрь – тёмно-фиолетовый смерч, этакий бешено вращающийся столб пламени, колонна от пола до потолка шатра, вероятно, вырывавшаяся сквозь толстое полотно вверх, далеко за пределы обители мага, остервенело и свирепо врезавшаяся в пространство между мной и книгой, отшвырнувшая меня назад, подхватившая фолиант и рассерженно захлопнувшая его. Книга солидно бухнула об пол, но разъярённый маг игнорировал её обиженное малахольное бормотание … Стоп, говорящая книга?! Проклятие, да куда я попал-то, вообще?! Примерно такие мысли закопошились в моей ставшей заторможенной, будто наполненной до отказа киселём, голове, когда я пытался подняться, ибо мощь хозяина палатки швырнула меня от всей души и сшибла с ног. Однако, силы иссякли, то ли вычерпанные книгой, то ли отнятые бешенством мага, и всё, что я сумел – это с невероятным трудом принять сидячее положение. Тело казалось ватным, из него как бы извлекли все кости, и я ощущал себя поделкой из мягкой резины, способной изогнуться или промяться в любую сторону, да хоть в морской узел завязаться или в мёртвую петлю скрутиться, а затем вновь принять прежнее положение.